Манкая
Шрифт:
— Сам ты тяжелый, — вяло отбрехался Митька.
— Да, ладно! Я еще ух! — Заварзин выкатил грудь колесом, подмигивая жене.
Широкову было яснее ясного, что не сможет он стоять вечно в таком вот изумленном состоянии, потому взял он себя в руки и выдал вазу Юльке. Та встала, налила воды и воткнула букет свой разлюбезный. А надпись на ее футболке сияла для Митьки не хуже, чем сама Юля.
Ладно, небо, ты постаралось для Митьки, подкинуло ответ, а теперь дело за ним самим. Широков не привык отступать, потому и обрадовался ясности и возможности действовать. Впрочем, он и без знака начал бы «военные действия», как говорила Джеки, но со знаком все как-то проще. Мол, это не я такой сякой, чужую жену увожу, а так судьба велела. Хорошее оправдание, между прочим.
— В каком месте ты ух? — шепнул майору Митька.
— Во всех. Не веришь? — а в глазах легкое отчаяние и желание доказать не только ему, Митьке, но и всему миру, что годен еще на многое бывший полевой офицер.
Широков то и дело вспоминал слова Светы, что Артём неприкаянный и не занят ничем. На работу не берут. Вряд ли Митя мог позволить себе взять в «Ярославец» некомпетентного сотрудника. Да и кем? Грузчиком? Официантом? Бред, согласитесь. Таким предложением Заварзина можно было только обидеть. А вот слова об «ух» навели Широкова на мысль одну.
— Не верю, Артём. Докажи.
— Да легко!
— А если легко, то давай во вторник собирайся, и вечерком поехали со мной в волейбол покидаемся. Там и посмотрим какой ты ух. Мы с ребятами зал арендуем, а в нашей команде игрока не хватает. Поможешь?
Заварзин удивился, но и обрадовался.
— Не вопрос, Дим, — приосанился и плечи развернул.
А Митька поймал Юлькин взгляд и засмотрелся. Такой, знаете ли, кайф, когда девушка смотрит на тебя очарованно, восхищенно, и еще волнуется при этом. Правда, Широков не понял, отчего ему подарок такой, но все равно, счастья полные карманы.
И снова звонок в дверь.
— Добрый вечер, заходите, — никто и не удивился, увидев обоих Гойцманов в гостиной Широкова.
— Ирина, душа моя, вот только не говорите, что ви сами готовили те творожники. Гойцман никогда не поверит. Ви и со сковородой в руках? Куда катится этот мир? — Яков Моисеевич деловито выставил на стол коробку с бутылкой коньяка.
— Шолом, Яша. Ты, я смотрю, веселиться надумал? — Ирина блестела глазами и маникюром.
— Какое веселье, Ириночка? Так, слегка, для наилучшего сна! Дава, ну где ты там прилип? Лимоны давай.
Давид вытащил лимоны, орешки и горький шоколад.
— Мадмуазель Дора, вы ждали дебоша? Вот он, — Митька умилялся довольной сестричкой Собакевич, понимая, что праздников в ее жизни мало, а очень хочется.
— Дядя Яша, как это вы угадали, что все тут собрались? — Юлька смеялась.
— Юленька, детка, а для чего мне такой большой нос, как думаешь? Я им чую!
Митька собрался проявить себя хозяином спонтанной вечеринки, но не успел. Света, Юля и Фирочка уже окружили его и заглядывали ему в глаза преданно. Снизу вверх. Экая прелесть. Ну, в окно Митька не вышел, но засмеялся.
— Митька, прекрати гогот. Где стаканы? Света, поройся там у него в шкапчике. Юленька, ты давай лимоны режь и орехи выложи, — Фира мягко приказывала.
Широков сдался и просто уселся на диван. К нему подсели Дава и Артём. Вот уже на столе стаканы, коктейли, коньяк. Закусок откуда ни возьмись. И гости, веселые, легкие и приятные. Ладно, дебош не дебош, а праздник вроде удался.
Ну, ухохотались все. Истории, анекдоты и просто трёп. Фира и Ирина снова припомнили за тот браслет с рубинами, но склочничать не стали. Дава смотрел на Юльку, но этим не нервировал Митьку… Ну, бывает, что ж теперь…
— Если сейчас явятся Ведищев и Гасилов, я не удивлюсь, но расстроюсь. Тенор будет песни орать дурнушей, а скульптор употребит в одно лицо все спиртное в этом доме, — Дава шептал на ухо Митьке. — Хорошо хоть Кирочка наш не приперся, мать его.
— Он что, тоже песни орет или бухает?
— Не. Он демон посолиднее. Дипломированный чёрт. Улыбается, шутит, лебезит. А Юлька должна всем этим восхищаться и говорить вслух какой он прекрасный. Проходили уже. Бесит.
— Юлю он не бесит.
— Эту юродивую никто не бесит, Мить. Она всех любит и всем должна по жизни. Мать Тереза, — и снова Давин черный взгляд на москвичку.
— Дим, на пару слов, — Света тянула за руку Широкова, и пришлось встать и отойти в уголочек.
— Что, Свет?
— Спасибо тебе! За Тёмку. За то, что с собой его позвал. Он рассказал мне и попросил завтра разбудить пораньше на пробежку. Уже год как перестал заниматься, а тут нате вам. Дим, дай тебе Бог, — Света накоротко обняла Митьку и отошла поскорее.
— И от меня спасибо большое, Митя. Я так мучилась долго, выдумывала занятие для Артёма. А ты взял и решил так просто, — Юлька…
Широкову осталось только удивляться, как она смогла услышать тот разговор шёпотом.
— Не на чем. Юль, перестань мне спасибо говорить, ага?
— Ага, — и кивнула так забавно, по-девчачьи.
— Слово мое прицепилось? Ладно, дарю. Что теперь делать? Но должна будешь, ага?
— Ага. А что?
Ну вот как смотреть на это чудо глазастое?
— Не придумал еще. Но, я измыслю что-нибудь позабористее. С парашютом прыгала? Нет? Придется! — разумеется, о парашюте Митька шутил, но ему нравилось пугать Юльку.
Ну, не пугать, а смотреть, как ее глаза от любопытства и удивления становятся огромными и очень блестящими.
— Лучше я слово тебе верну обратно. Ни за что не прыгну. Мить, я попросту боюсь.
— Ок. Но, учти, еще раз скажешь «ага», я долг твой втрое запишу.
Тут подошел Дава и выдал:
— Слушай, Мить, такими темпами, двух бутылок маловато будет. Я еще одну принесу. А зараз и пачку нитроглицерину. Что? Тут у тебя филиал пенсионного фонда корпоратив устроил. Помрут еще. Как думаешь, им так запихать таблетки или подмешать в пойло?