Манная каша
Шрифт:
– Но я не могу позволить этому грубому человеку истязать тебя. Я пойду с тобой. При мне он не посмеет.
– Ладно, пойдём. Я тебя познакомлю с мамой. Она очаровательная женщина. Самая красивая в Лавландии. И с папой. Он обаятельный мужчина. Его все уважают. У него красивый мужественный баритон. Когда он поет, женщины стонут… Он носит фамилию До-ручки, ту же, что и я!
– Манная каша! – воскликнула Грета, – я должна приготовить тебе манную кашу с апельсиновым соком!
В этот момент ей казалось, что в апельсиновом соке она потопит чудовищную несправедливость,
5. Чай из незабудок
К массивным дверям особняка на Кисельной улице Грету и Ганса вела дорожка из розового мрамора. Грета ощутила робость перед этими дверями. Каждый кирпич особняка кичился благородством и вседозволенностью. Даже цветы в палисаднике выпендривались, непреклонные, как жесткие искусственные цветы…
После красочного повествования Ганса, после целой ночи откровений, жалоб и слёз, Грета поверила, что его семья – гнездовье вампиров, в существование которых она до сих пор не верила, настоящая семейка Адамс. Грета вся изрыдалась – рассказывать Ганс умел очень жалостно. Уже рассвет наступил, и будильник зазвенел, и только тогда изможденные Грета и Ганс, обнявшись, заснули, как сестричка и братик, брошенные в лесу. Грета не могла в этот день думать о рекламе и дизайне.
И теперь, ожидая перед парадным крыльцом огромного терракотового дома, Грета вспоминала сказку про Мальчика-с-пальчик. Брошенные в лесу дети пришли к людоедам. Если бы не Ганс, несчастный Ганс, похожий на побитую собачонку, Грета бы не нашла в себе мужества переступить этот порог.
А напротив, через дорогу, высился дом ещё ужаснее. Он был выше и громаднее, ярко-синий, он отливал сиреневым, а его крыша напоминала стеклянную сияющую призму. Ганс усмехнулся.
– Здесь живёт какой-то бездарь. Космонавт. Носится на синей тачке. Загораживает от моей мамы солнце.
Графиня Ариша Викинг вышла в золотом пеньюаре, расшитом павлиньими хвостами. На ногах ее сидели атласные золотые туфельки. Восточный, терпкий, одуряющий аромат духов исходил от нее. Казалось, она ждет в гости турецкую принцессу. Ариша сделала круглые глаза, увидев Грету.
– О! – сказала она. – Кто это? – пытаясь вобрать ее всю единым взглядом.
Грета тоже с пристрастием разглядывала Аришу. И не почувствовала ни малейшего неприятия. Графиня не произносила ни колкостей, ни учтивостей, она говорила просто и выглядела приветливо.
– Это моя невеста, – бросил Ганс.
И ушел в глубь дома, оставив женщин вдвоем. Гансу неотложно нужно было поговорить с отцом. Он поднялся в кабинет к капитану и спросил, не найдётся ли у него какого-нибудь старого ненужного зонта. До-ручки, как всегда, заметил, что Ганс слишком грязный, и что в таком виде не являются к родителям.
– Я мылся только вчера в ванной моей невесты, – заметил Ганс.
– Молчать! – возразил капитан.
Ганс покорно отправился в ванную, погрузился в чудесную хвойную пену, прикрыл глаза и попытался вообразить, что все хорошо и замечательно. Что он в родительском доме принимает ванну, за столом сидит и работает его отец, а его мать и невеста готовят вкусную манную кашу с пареной репой. Но громогласный окрик капитана прервал его грезы.
– Открой, баран!
Ганс повиновался, проклиная себя за бесхарактерность. Он открыл дверь, снова плюхнулся в пену и попытался вообразить то же, что и раньше.
– Почему не пользуешься мочалкой? – закричал отец.
Взял мочалку и принялся тереть ему спину, другой рукой ухватив за ухо. Мочалка была жёсткая. Пальцы сжимали ухо как железные щипцы. Ганс поморщился.
– Полегче, папаша.
– Помолчи, – капитан все азартнее тер спину Гансу.
– Мочалку-то намыльте, папаша, – взмолился он.
– Обойдешься.
– Ну хоть намочите ее водой, папаша.
– Помолчи!
Ганс еще в детстве, когда отец его мыл, плакал и кричал, чем раздражал мать. Потом Ганс понял, что отец умудрялся скрывать от жены свои садистские наклонности. Возможно, он дорожил ею. Но сын, беспомощный ребенок, маленькая копия красавицы-графини, ничего не мог противопоставить страшным инстинктам капитана, его можно было мучить безнаказанно.
Боль сделалась жгучей, как от сильного солнечного ожога, а капитан продолжал тереть.
– Ты не отец, а Мой-до-дыр! – не сдержался Ганс.
– Ты не сын, ты грязный баран, – парировал отец, – сейчас я буду мылить тебе шею.
– Я не люблю, когда мне мылят шею, – попытался возразить Ганс, но капитан уже схватил его за волосы и погрузил с головой в воду.
Когда Ганс наконец смог выбраться из воды и открыть глаза, он увидел отца, который наблюдал с садисткой ухмылкой, как смешно сын барахтается в воде. Самым неприятным было вытирание жёстким полотенцем. И именно оно больше всего нравилось отцу. Он даже напевал гимн Лавландии.
Когда Ганс, одетый и причесанный, вышел в кабинет, капитан уже сидел в Паутине. Он обернулся.
– Теперь с тобой хотя бы возможно разговаривать. Еще немного, и ты принесешь мне вшей.
Ганс молчал. Капитан открыл ящик стола, сгрёб немного денег и с кривой усмешкой протянул пригоршню сыну.
– Бессовестный, – сказал Лев До-ручки, – в шестой раз экзамены завалил. Сколько еще ты будешь сидеть у меня на шее?
– Мне не нужны ваши деньги, – с торжествующей улыбкой ответил Ганс, – они мне противны.
– С каких это пор? – изумился Лев.
– С тех пор, как обо мне заботится моя невеста! – похвастался Ганс.
– Что за чушь ты несёшь! —возмутился капитан.
– Почему у меня не может быть невесты? – обиделся Ганс.
– Хотел бы я взглянуть на эту мартышку! – скривился Лев До-ручки.
Графиня Ариша только плечами пожала, когда Ганс оставил её в дверях наедине с Гретой.
– Вот так мой сын представляет мне свою невесту, – с очаровательной грустной иронией произнесла она.