Манок на рябчика
Шрифт:
– Пусть будут понты. Если тебе так хочется, я не против.
– Нет! Мне хочется, чтоб ты дал! Чего-нибудь такого наврал, как все. Про жену, про детей.
– Про тебя врать не хочу.
– Про жену наври… А чего ты не женишься?
Вот так! Откуда ни возьмись… Без иронии, между делом, почти как «почему ты не купишь новую машину». Она никогда не задавала такого вопроса… Но Аня сверлила глазами отца, перейдя из лежачего положения в сидячее. Они смотрели друг на друга долго, словно играли в переглядки.
– А чего ты не отвечаешь? – Аня сдалась первой.
– А надо отвечать?
– Желательно…
– Тебе, значит, надоело
– Это не ответ – это вопрос…
– Это предположение…
На самом деле Аня испугалась. Она хотела спросить, давно хотела, но не в такой обстановке и в несколько иной форме, а вот вырвалось, глупо сорвалось с мерзкого языка. Ответа мало-мальски серьезного явно уже не будет, но и испуг показывать ей не хотелось. Проще свести к шутке, розыгрышу, во всяком случае пока.
Монахов отвечать не собирался, он не ждал такого вопроса в лоб, он вообще не хотел такого вопроса. Конечно, очень глубоко в душе можно было предположить, что когда-нибудь подобное прозвучит, но чтобы вот так, чтобы здесь, чтобы сейчас, на голодный желудок, в конце концов… Он поднялся с кресла, подошел к шкафчику с вещами; не контролируя свои действия, начал перебирать футболки.
– Пап, что ты там ищешь?
– Футболку…
– Ты уже в футболке… Папочка, не стоит так волноваться. Я всё знаю… Мне Костя всё рассказал.
А вот это выстрел в спину. Холодный пот резко выступил на челе, рука подленько подалась на левую сторону грудины… – Что… Рассказал…
– Что у тебя есть девушка, Людмила. Ты хочешь связать с ней свою судьбу… Но из-за меня…
– К-какая еще Людмила? Что за бред?
Анька засмеялась.
– А! Испугался! Ну, я пошутила, пап… Ой! А чего ты так прямо за сердце-то? Что тут такого-то? Рыльце в пушку, что ли? – Какое рыльце?! Ты как с отцом разговариваешь?
– Как всегда.
Анька быстренько подсела к отцу, обняла за плечо, на другое склонила буйную голову и миленько промурлыкала что- то. Она обычно так делала, когда чувствовала за собой вину. Не хотела задавать этот чертов вопрос и сымпровизировала о какой-то Людмиле, но вопрос повис в воздухе и будет теперь висеть ружьём на сцене… И, что самое поганое, никогда об этом не думал. Женишься… Почему не?.. Жил, работал, вкалывал без отдыха, и вот здрасьте…
Вместе с тем представилось, и довольно живо, что Аня скоро вырастет, выйдет замуж. Да что там скоро! Это может случиться уже вот! И он останется один… Тьфу-тьфу-тьфу! Пронеси, Господи! Оттяни этот период на подольше…
– Ой, пап! – Анька вскочила с кресла, подошла к шкафчику, пошарила рукой по верхней полочке, потом повернулась с вытянутой рукой. На её ладони лежала небольшая жестяная коробочка из-под леденцов… Монахов в нахлынувшем вдруг приступе негодования громко хотел открыть рот, но, видя перед собой вопрошающие, сияющие неподдельным детским добром Анькины глаза, только выдохнул глубоко. В коробочке лежал его талисман, к которому с некоторых пор не то что никто не прикасался, а он сам брал его в руки только в те минуты, когда было совсем хреново, когда что-то откровенно не клеилось. И талисман спасал. Спасал всегда. Еще теплилась надежда, что Аня нашла только коробочку и не открывала, но слабая надежда, очень слабая.
– Ты где это нашла? Открывала?
– Она из сумки выпала… Открыла, да. А это что за штучка такая? Свистулька, что ли? Она не свистит…
Зачем? Зачем ты взяла это в руки? Это нельзя, понимаешь?! Смысла исторгать из уст весь негативный словесный поток уже не было – только расстроятся оба. Если талисман попадет в чужие руки, пусть даже в руки самого близкого человека, то силу свою потеряет, но, возможно, он даст силу тому, в чьи руки попал. Сказки? Может быть… Но опять же – почему-то здесь и сейчас…
Монахов обреченно улыбнулся.
– Это манок на рябчика…
– Зачем он тебе? Ты же не охотник?
– Талисман.
Он протянул манок Ане.
– Держи… Вот сюда дуй, а эту дырочку закрой большим пальцем.
Анька дунула. Торжественно прозвучал призывный клич рябчика-самца.
– Теперь он твой, Анюта… Только никогда никому его даже не показывай и, уж тем более, в руки не давай.
– Пап, ты прости… Ну я не знала, пап… Я… Я…
– Ладно… Чего теперь…
Анька поцеловала отца в щеку и снова дунула в манок.
– А он прикольный такой… Я на шею повешу, тут и скобка есть…
– Как я не хочу, чтоб ты взрослела… Знаешь, как не хочу!
– Да я и не буду! Если не хочешь, не буду… Кста-а-ати… Давай вставай! Ужин уже начался! Кушать хочется… А то ослабнешь тут с тобой…
Несмотря на мозжечковые расстройства, аппетит у Монахова совсем не испортился, даже стал зверским. Питание – штука деликатная. Когда всё непонятно вокруг, питание должно питать. А хорошая пища расставляет клетки по нужным ячейкам, сглаживая негативные моменты. И сам процесс удивлял. Обычно деликатно – вилка, нож, манипуляции, а сегодня без ножа и жадно. И Аня задорно уминала вторую тарелку со шведского стола…
Монахов дожал вкусный кусок рыбы с овощами, взял в руку стакан морса, запивая, оторвал глаза от тарелки и увидел за Анькиной спиной человека, улыбавшегося лицом старого друга Коли Баранова. Столь густой растительности на лице и крайней степени прокопченности Монахов у друга никогда не наблюдал, но тем не менее это был Коля. Загорелый бородатый Коля.
– Красиво! Я бы даже сказал, удивительно и убедительно!
Баранов, сверкнул недавно обновленными белейшими зубами. Аня вздрогнула от его баса и осторожно обернулась, внимательно разглядывая пробасившего над ухом…
– Ой! Николай Эдуардович… Это вы? Добрый вечер! А борода вам того… идет… Вы тоже здесь отдыхаете?!
В ее голосе звучало неподдельное удивление. Подруга Лорка (дочь Баранова) не говорила, что отец собирается в Крым. Впрочем, Аня и сама от всех свой Крым решила скрыть по непонятной для себя причине – решила и всё: они в Норвегию на пороги, а я вот не уточняю, куда именно. Лорка училась с Анькой в одной школе, правда, годом старше, и это сближало их гораздо теснее, чем отцов – друзей и коллег еще со студенческих времен. Девчонки были очень схожи по фактуре и темпераменту. Но если у Аньки иногда были недлинные приступы лености, например полежать-почитать, то Лорке таковые не были присущи почти никогда – абсолютно неусидчивая приключенческая девочка на шарнирах. Единственной ее слабостью был торт «Птичье молоко»: она могла схряпать два больших торта сразу и совершенно впоследствии не набрать ни грамма веса. Это был единственный способ ее угомонить. Пока она ела торт или была в предвкушении подобного действа, она была безопасна. Всю остальную пищу она ела бесстрастно, кривилась, иногда просто надкусывала и отодвигала. Поэтому Баранов с такой неподдельной теплотой и взирал на задорно жующую Аню.