Манок на рябчика
Шрифт:
– Настя, а где же бабушка?
Монахов лежал спиной к двери в комнату и спросонья силился понять, чей же голос мог спрашивать про бабушку. И тут он услышал детское недоуменное «ой!» уже совсем рядом. Он перевернулся. В дверях комнаты стояла девочка лет пяти и смотрела широко раскрытыми удивленными глазами, излучающими такой неподдельный восторг, что Монахов не смог не улыбнуться в ответ.
– Папочка приехал!
Виктор от неожиданности принял сидячее положение, но девчонка уже бежала к нему обняла ручонками за шею и крепко прижалась своей нежной детской щекой к его трехдневной щетине.
Вот
Год назад мама оформила опекунство над девочкой. С Костей и Леной она не советовалась, просто поставила их перед фактом. Для них это была полная неожиданность, даже шок. Главное, она просила ничего не сообщать Виктору. Сказала, что сообщит сама, когда придет время. Какое время и когда оно придет, осталось загадкой навсегда. И еще большей загадкой для всех стало молниеносное признание папочки. Но с течением времени все загадки сделались ненужными, забылись прочно, давно канули в Лету и не всплывали никогда. Не было тайн – была дочь, единственная, любимая, неповторимая…
Странно, почему-то так отчетливо всплыли именно аэропорт Ниццы, кофе с Жюли и как она говорила, что теперь всё будет по-другому. Правду говорила. Значит, Изабелла Марковна общалась с Жюли…
– А если мадам Ломбер всё прекрасно поняла, то твой секрет, Витя, очень скоро станет секретом Полишинеля. Вопрос времени… Как видишь, не на облаке живем…
– Да… – согласился Монахов, подняв вверх обе руки, – не на облаке… И кто ее понес на фестиваль…
– Кого именно?
– А спроси что-нибудь полегче… Обеих, надо полагать…
– Так, значит, Изабелла поняла всё правильно?
– Поняла и поняла… Добавлять ничего не буду. Но это было давно, Коля. А вот не далее как сегодня, перед ужином, пошел окунуться, прихожу – Аня журнал читает… Какая-то про меня статейка пустая… Так… Ни о чем… Анька спрашивает, чего ты интервью не даешь, наврал бы про себя, про жену, и так вскользь: «А чего ты не женишься?» А меня напрягло. – А действительно, чего не женишься? – вполне серьезно спросил Баранов.
– Я понимаю, что люди чувствуют себя плохо, когда другому хорошо, но ты, Николай Эдуардович, вроде не из этих… – Это как посмотреть… Я меняюсь в худшую сторону… А если серьезно, Витюша, то прости, конечно, но я не могу понять одной вещицы… Ты человек скрытный… Но я знаю тебя со студенческих лет. У тебя всегда была душа нараспашку. Она и сейчас нараспашку, а для прессы ты закрыт, хотя тебе до прессы и до критики дела нет. Тогда почему закрыт? Что тебе до той атмосферы! Ты не хочешь, чтобы кто-то конкретно знал о тебе больше, чем подобает. Вот я сейчас выпил, а у пьяного на языке – сам знаешь… Хорошо, Марковна не пьет. Но… Узнают… Помяни мое слово… Да я тебе уже говорил…
Коля усмехнулся. Саркастическая усмешка очень шла к его неожиданной бороде.
– Или я не прав, Виктор Станиславович?
– Ты лучше наливай давай…
Баранов налил.
– Я понимаю, что это лучше, конечно, но есть такое понятие в металлургии «предел усталости»,
– У кого?
– Ну, если не у тебя, так у дочери… Вот Анька тебя и провоцирует…
– Провоцирует… Эва как… И что дальше?
– Дальше – предел прочности и…
Монахову стало смешно от жесткого металлического голоса Коли.
– А ты зря смеешься, Витя. Законы физики еще никто не отменял.
– И что делать?
На этот вечный праздный вопрос ответа не бывает, а если и бывает, то его не знают, а если и знают, то не говорят. Но ответ прозвучал вполне проникновенно.
– Выводы…
– Ну почему здесь-то, сейчас-то, почему?!
Виктор опрокинул в пищевод еще порцию коньяка. Баранов многозначительно приподнял обе руки к темному небу.
В полной уверенности, что в одиннадцать вечера дочери еще в номере не будет, раздраконенный мыслями отец задумал сесть на балкончике в одиночестве и предельно сосредоточиться после трехсот (как минимум) граммов коньяка. Именно после граммов и сварится что-нибудь эдакое глобальное, именно после граммов… Но дочь в номере была, и не одна. Детки – Анна, Лора и юный кавалер – мирно играли в карты. – Ой! Дядя Витя! Как я рада вас видеть! – Лорка чмокнула его в щеку. – Такой вы мне сюрпрайз сделали в виде Ани, вы даже не представляете.
– Ты всё хорошеешь, пончик…
Лора весила на пять кило меньше Аньки, но при этом была на сантиметр выше.
– А то! Что нам остается. Ой! Знакомьтесь. Это наш дружок Андрюха.
Дружок Андрюха отложил карты, встал. Монахов протянул ему руку.
– Виктор.
– Очень приятно. Андрей. А по отчеству вас? – спросил кавалер.
– У меня длинное отчество. Поэтому давай без отчества.
– Неудобно как-то…, – Он слегка замялся.
– Удобно, удобно, – весело сказала Анька.
– Это ничего, что мы тут вот пульку расписываем? – спросил Монахова юноша. Так серьезно спросил… Приятный парнишка. Не всякий одиннадцатилетний играет в живой преферанс, сейчас в моде больше виртуальные игры.
– Расписывайте на здоровье.
– Пап, а ты в курсе, что послезавтра утром мы едем… Куда, Лор, мы едем?
– На Тархан-кут. На подводные съемки.
– В курсе, в курсе. Отпросил уже тебя Николай Эдуардович под свою ответственность. Только я тебя умоляю!
Он строго погрозил Ане не совсем прямым указательным пальцем.
– Пап, мне вообще-то 19 лет уже, – усмехнулась Анька.
– Вот именно поэтому.
– У нас мужчина есть, – Лорка кивнула на Андрея. – Он нас в обиду не даст.
– Ну, это само собой…
– Я уже страшно взрослый, – отозвался мужчина, – скоро двенадцать стукнет. И в обиду я их не дам…
– Да, не молод уже…
Монахов внимательнее посмотрел на Андрея. Взрослости в мальчишке было не больше, чем на двенадцать лет, и потрепанным жизнью ребенком он не выглядел. Но движения его рук, глаз, вдумчивое покачивание головой указывали на человека вполне самостоятельного. Он в свои почти двенадцать уже принимал решения, и, наверное, не только в картах. Самое забавное, что Аня, будучи в его возрасте, тоже принимала решения вполне адекватные и одобрение отца ей нужно было лишь формальное…