Манолито-очкарик (др.перевод)
Шрифт:
но они, увы, не помещаются.
Это у моей мамы такие шуточки. Ну да, она еще и прикалывается, а то ты подумаешь, что
она только и делает, что собачится.
Так вот, с самого начала в священный бар положили арахис, фундук и прочие вкусности,
которые мама выставляет гостям, и, которые мы с Дуралеем слопаем за одну пятидесятитысячную долю секунды. За орехами туда последовали колакао, шоколадные хлопья и прочие мерзости, это по словам моей мамы, которые мы едим на полдник. А теперь уже с месяц, как мама начала убирать туда
Да, так вот я и говорю, что когда я наказан, то провожу весь вечер в хождениях туда-сюда
к бару и от него. В баре я прихватываю горсть орехов, еще одну хлопьев, пригоршню глазированного миндаля. Так что, если меня наказывают больше, чем на день, я начинаю извлекать из этого выгоду, и со мной случается классический запор, а мама говорит врачу:
– Господи, этому ребенку не удается избавиться от съестного ни сверху, ни снизу.
Когда мама говорит “сверху” это относится ко рту, а когда говорит “снизу” имеется в виду
задница. Мама начинает разговаривать с врачом о моей заднице так, будто этот вопрос должен ужасно его интересовать. Когда мама говорит это свое “снизу”, я, лично, не знаю куда глаза деть, думаю, врач тоже смущен, это меня не удивляет. Ведь, если бы я был врачом и пришел осмотреть ребенка, который меня совсем не касается, мне не понравилось бы, что его мать начала болтать о заднице этого ребенка.
Так или иначе, бывают случаи, когда мне не удается обожраться, но, разумеется, я могу
тебя заверить, что наказание превращает меня в самого дерьмового чувака из тех, кого я знаю в своем квартале и во всем мире.
Но я, пожалуй, расскажу тебе историю своего ужасного наказания с самого-самого
начала.
Тот мальчик, который жил в квартале Карабанчель, был необыкновенным. Он был
удивительно жизнерадостный и довольно смышленый, не было другого такого, как он. Его звали Манолито-очкарик. Не знаю, заметил ли ты, но этим прекрасным мальчуганом был я. И этот бесподобный парень в ужасный понедельник, прошлый понедельник, встал с кровати и подумал: “Черт, сегодня контрольная по природоведению, а у меня в голове нет ни единой мыслишки”. Этот самый милый ребенок, то есть я, позвал маму и сказал:
– Мамочка, миленькая, думаю, сейчас у меня поднялась высокая температура.
А мама ребенка, то есть, моя, потрогала мне лоб и ответила с жестоким безразличием:
– Манолито, одевайся, иначе опоздаешь.
– А вдруг в школе она поднимется до 38? Ты не думаешь, что лучше предупредить
болезнь, чем ее лечить? – спросил я маму. Я никогда не теряю надежду как-нибудь ее обмануть.
– Я тебя взгрею, если ты сейчас же не встанешь.
Больше мне ничего не оставалось. Когда мама становится такой, я понимаю, что она
ничуть не похожа на мам из песенок или стишков: те мамы, должно быть, живут в Америке в двухэтажных домиках.
Я приплелся в школу, плюхнулся за парту, как будто сел на электрический стул. Я сказал
Ушастику, соседу по парте и большому другу, хотя иногда он бывает свиньей и предателем:
– Я рассчитываю списать у тебя, потому что я НЕМ.
Это мы с некоторых пор так говорим НЕМ, что означает “Ни Единой Мыслишки”, а,
именно, с того самого дня, как нас услышала училка и мы поняли, что презрительные слова в стенах нашей школы лучше не произносить. Ушастик смотрит на меня и отвечает:
– Тогда мы должны списать у тех, кто сидит перед нами, потому что я тоже НЕМ.
Это правда, списывать у Ушастика было бы большущей глупостью. На контрольных у
него никогда ничего нет в тетради, а, если что-нибудь и есть, так это то, что он списал у меня.
Перед тем, как вошла училка, мы выяснили, что ни спереди, ни сзади, ни на галерке никто
ничего не знал. Сегодня НЕМы были все. Единственного нашего спасителя звали Пакито Медина. Пакито Медина – новичок, пришел к нам в этом году и не в первый день, а месяц спустя. Сита Асунсьон сообщила нам:
– Ребята, завтра к нам придет новенький мальчик, его зовут Пакито Медина, и не
спрашивайте его об отце, потому что у него нет отца.
Мы сильно разволновались, думая о том, что только что сказала нам училка.
– А почему у него нет отца? – осмелился спросить Джихад через полминуты.
– Потому что он умер.
– И давно? – задал следующий вопрос Оскар Майер. Так мы называем Оскара, а прозвище
Майер у него из-за сосисок.
– Два месяца назад.
– Два месяца! – воскликнули мы хором, как будто тренировались двадцать шесть дней.
– А отчего он умер? Он был старым? – это спросил Артуро Роман, который, как говорит
училка, вечно себе на уме.
– Ну как он будет стариком, если он был отцом Пакито Медина? – сказала Сусана.
– Ты что, знаешь Пакито Медина? – спросил Сусану Джихад, который иногда кажется
дураком.
– Да в жизни не видала, – ответила Сусана.
– Он умер от неизлечимой болезни, – ляпнул я, всегда предполагая самое худшее.
– Он умер от сердечного приступа, – сита Асунсьон не потрудилась объяснить более
подробно.
– Он находился один, когда с ним случился сердечный приступ? – спросил Ушастик,
который хочет знать все до самого конца.
– Этого я не знаю. Приступим к занятиям.
– У одного приятеля моего отца случился сердечный приступ, так его увезли в больницу
мертвым, а там оживили электродами, привезенными из Штатов, – сказал я, потому что точно так все и было.
– Видимо, на приятеля твоего отца электроды и израсходовали, оживляя его, а за другими
в Штаты поехать не было времени, чтобы спасти отца Пакито Медина – сказал кто-то сзади.