Манолито-очкарик (др.перевод)

Линдо Эльвира

– Ну как, получилось?

Отец сдавленным голосом прошептал:

– Иди в кровать, Манолито, пока у меня не появилось желание дать тебе сдачи. Я быстро

лег в кровать, накрылся с головой одеялом и подумал: “Вот бы я проснулся спустя хотя бы пару месяцев после этого проклятого дня”. Но мои уши работали по-прежнему, и я мог слышать, как мать в коридоре выговаривала отцу: “Не иначе, как вы решили сделать миллионером мастера по изготовлению очков!”

Сегодня вечером я сказал деду, что хотел бы спать с ним всю ночь напролет. Дело

в том,

что я боюсь спать без очков. Когда день проходит неудачно, все у меня идет наперекосяк, даже во сне. Со мной такое случалось не раз. Когда я уже лежал в постели, у меня начало зудеть все тело. У меня всегда так бывает, когда я взвинчен, и я должен чесаться и чесаться, как шелудивый, чесоточный пес, брошенный посреди автострады.

– Если ты будешь продолжать чесаться, то расчешешься до крови.

– Я не могу заснуть. По вине Джихада я должен спать без очков, из-за него я разбил очки

отцу, а кроме того, когда я вернусь в школу, то вынужден буду снова встретиться с Джихадом, и снова попаду в его когти. Он разобьет мне следующие очки, и следующие, и следующие, потому что он охотится за мной, дедуля.

– Когда ты завтра вернешься от окулиста, мы сведем с Джихадом счеты.

– Если ты отлупишь его, чтобы защитить меня, то они станут дразнить меня божьей

коровкой и девчонкой.

– Я не стану его лупить, я выступлю посредником.

– А кто такой этот посредник?

– Это тот, Манолито, кто должен участвовать во всех грандиозных сражениях и войнах.

Посредник словами добивается того, чего не могут добиться кулаки и бомбы.

Хотел бы я поглядеть на деда и Джихада, у которого слова в одно ухо влетают, а в другое

вылетают. Джихаду наплевать на все. Он не придает значения ни словам училки, ни словам своей матери, которая вечно его ругает. И на слова комиксов ему тоже чихать (он смотрит только рисунки), да и на слова других ребят, как я, тоже. Он хочет лишь отлупить тебя, во что-нибудь играя. Иногда это версия “капитан Америка”, в другой раз версия “Бэтмэн”, но результат всегда один и тот же – отлупить тебя, а лучше сказать, отдубасить меня.

На следующий день мы с отцом направились к окулисту.

А поскольку мы оба видели очень плохо, то взяли такси. Очень редко в учебные дни по

утрам отец ходит со мной куда-нибудь. Почти всегда повсюду меня сопровождает мама. В этот раз мы потрясно прогулялись. Ходить к окулисту – офигительно здорово. Мне нравится, что дядька спрашивает тебя, что ты там видишь, а ты смотришь и отвечаешь “П, а теперь Ж, а сейчас К”. Это единственный момент в твоей жизни, когда тебя что-то спрашивают и не ругают за неправильный ответ.

После окулиста мы пошли позавтракать в кафешку. Я сказал отцу, что хотел бы сесть на

один из стульев у стойки бара, ну те, которые крутятся.

Удовольствия килограмма на три. Отец разрешил мне заказать молочный коктейль,

шоколадное пирожное и пончик. В кафешке не было ни одного ребенка. Они вынуждены были терпеть всех, существующих в этой Вселенной, сеньорит Асунсьон. Я поглядел на себя в зеркало, чтобы посмотреть на прическу, над которой я трудился нынче утром – сбоку я сделал себе пробор и завиток, как у супермена и подумал: “Возможно, так все считают, что я уже не ребенок и думают, что мне вместо восьми лет – восемнадцать. И, может быть, думают, что мы с отцом – друзья, или кузены. Ясно, конечно, что как только я встану, все сразу поймут, какого роста я на самом деле. Правда, тогда, они, возможно, сочтут меня лилипутом, работающим в цирке…”

К отцу подошел официант и сказал: “Похоже, мальчик очень голоден, – а потом добавил,

обращаясь уже ко мне, – если и дальше будешь продолжать так есть, то станешь намного выше своего папы.”

Ну, есть же официанты, которым все известно. Вот этот знал, что я был ребенком и что

мой отец был моим отцом. Должно быть, на моем лице все написано, не лицо – а открытая книга. Так всегда говорит моя мама. Все ясно, я никого не могу обмануть.

Отец разрешил мне съесть еще и сдобную булку, а потом несколько раз покрутил меня на

стуле и пообещал, что когда-нибудь возьмет меня с собой в дальнюю поездку и повезет на грузовике. Как ты понимаешь, отец не держал на меня зла за то, что я разбил ему очки. И тогда я подумал, что тоже не должен был таить злобу на Джихада, но злость на него оставалась и, притом, большая. В эти минуты во мне клокотала вселенская злость. Этим я пошел в маму – она тоже рвет и мечет, когда разозлится.

В этот день все было необычным. Отец обедал дома, как будто сегодня было воскресенье.

И только моя мама оставалась такой же, как всегда. Как обычно, она приготовила чечевицу, впрочем, она готовит ее почти всегда, а Дедуля всегда спрашивает нас:

– Откуда растет чечевица?

– Из ушей она родится! – дружно во всю глотку орем мы с Дуралеем.

Как всегда, после обеда, Дедуля отвел меня в школу, а родители остались дома

вздремнуть. Надо же, какая наглость! Приближалась минута, когда дедуля собирался выступить посредником в нашей Великой Битве. В дверях школы находился Джихад со своим дедом. Дедуля взял меня за руку, и мы направились к ним. Я был готов к тому, что мне опять накостыляют. Плевать, по крайней мере, сейчас мне не смогут разбить очки. В данный момент они в починке у окулиста.

– Дон Фаустино, – обратился дудуля к деду Джихада, – посмотрите-ка, какой фонарь под

глазом поставили внуку, ударив его кулаком.

– Надо же, какой болван, ну и скотина! – сказал дед Джихада, соглашаясь с моим. Джихад

смотрел в другую сторону, словно разговор шел не о нем, и не он был этим болваном и скотиной. – И ты не мог защититься, Манолито?

– Дело в том, что обидчик был сильнее, – ответил дед. – А, кроме того, он сломал ему

очки.

– Да уж, очки столько стоят, – сказал дон Фаустино, – если бы мой Джихад