Манул
Шрифт:
— Это единственная причина? — упавшим голосом переспросила деваха.
— Единственная, выявленная мною на данный момент, — самодовольно подчеркнула директриса, выразительным жестом указывая на дверь.
Девчушка присмирела и даже убрала руки со стола, о чем-то задумавшись. Уходить она все еще не желала. Вот упрямая ослица!
— А если я научусь этим нормам поведения, вы возьмете меня?
— Ты их для начала выучи, — фыркнула директриса.
— И все же?
— Хорошо, раз вы так на этом настаиваете, дорогуша я скажу так: если за неделю выучишь нормы этикета и пройдешь
Мадам Бонт не отказала себе в удовольствии насладиться откровенно растерянным выражением личика селючки. Вот так-то! Выкуси, девчонка!
— Хорошо, я принимаю ваше предложение! — после недолго молчания выпалила деваха, заставив директрису затрепетать от гнева.
— Вот и отлично. На этом попрошу вас покинуть мой кабинет! — подытожила женщина.
Прожив долгую жизнь, мадам Бонт была точно уверенна, что более эту насмешку над благородной леди не увидит никогда. Женщина знала, что на словах храбриться всякий горазд, а вот доказать делом могли лишь единицы. Именно поэтому на последующий от ее личной помощницы вопрос она ответила вполне лаконично:
— Нет, дорогая Клер, можешь не боятся за репутацию пансиона. Как свинью ни выряди, а своим хрюканьем она развеет все очарование от шелков и парчи. Ты сильно переоцениваешь способности этой девки. Этикету учатся годами, под бдительным присмотром гувернеров. Редко даже у какого аристократа есть это врожденное благородство, а тут ты про эту дурноголовую панночку говоришь. Она не справится с экзаменом даже, если все же решит выступить. Мы попросту уничтожим, раздавим ее своим опытом и авторитетом. Свиней в пансионе нам не надо, верно?
Помощница охотно поддакнула, просветлев лицом. Мадам Бонт эта женщина искренне обожала.
***
«Ну что, получила, да?»
Даже в сознании Солохи голос Мая буквально распирало от язвительной желчи. В отличие от подавленной девушки кошак был явно доволен жизнью. Нежась под лучами ясного солнышка, он отдыхал как телом, так и душой, не отказывая себе в удовольствии потянуться и выпустить когти в руки селянки.
Солоха, погруженная в свои мысли, этого совсем не замечала, машинально почесывая манула за ухом. С ужасом Маю приходилось признавать что он, подобно Лану начал испытывать некую двойственность: с одной стороны ласка льстила его кошачьей натуре, а с другой — злила человеческую.
«И убери свою руку с моей головы! Я тебе не ласковый зверек, поняла?»
— Ага, поняла, — сказала Солоха, в тот же миг вручив свою ношу Лану. Опешивший вовкулака даже замер, округлившимися глазами глядя на кошака. Реакция манула стала аналогичной. Шерсть оборотня встала дыбом, а из горла раздался утробный, звериный рык. В кошачьем обличье инстинкты только обострились, вынудив темную строну души Мая действовать.
С диким воем кошак впился зубами в руку вовкулаки, вынудив Лана от неожиданности выпустить свою ношу. Манул, получив свободу, грохнулся на мостовую, подскочив и распушив злобно свой хвост. Глаза его просветлели, зрачок сузился.
Случайные прохожие с изумлением останавливались поглядеть на бешеную животину. Побледнела и Солоха, осознав, какую дурость сделала. Она-то совсем запамятовала, что ее товарищ немного кот, и не терпит ни собак, ни волков.
— Май, тихо-тихо, — прошептала она, осторожно подбираясь к животине. В том, что ее товарищ ненадолго утратил контроль над кошачьим телом, она уже поняла по абсолютно звериному взгляду.
Зверь идти на контакт не спешил. Он стоял, подрагивая телом, хлестая себя по бокам хвостом. Было видно, что он колеблется между трудным выбором: подойти обратно, или скрыться в какой-нибудь подворотне.
Принять решение ему помог гул надвигающихся всадников. Лишь заслышав их, он стрелой метнулся в ближайший переулок и был таков. Солоха досадливо выругалась, поминая незлым тихим словом городскую суету. Появившиеся всадники промчались быстро. Один из них даже умудрился как-то подмигнуть Солохе, бросив к ее ногам скромный цветочек ромашки.
Девушка не погнушалась нагнуться в платье, подхватить цветок, и демонстративно разорвать его на мелкие кусочки. В тот момент ей очень хотелось скинуть бесполезные, порядком приевшиеся тряпки и что есть силы стукнуть бестолковых всадников.
— Солоха, успокойся, пожалуйста, — Адин подоспел на помощь как нельзя кстати, положив свою ледяную ладонь на оголенное девичье плечо.
Солоха вздрогнула, выронив злосчастный цветок, повернувшись лицом к варвару.
— Черт, и что же нам теперь делать? — прошептала она.
— Для начала — попробовать отыскать Мая, — усмехнулся добродушно Адин.
— Ага, и как ты его разыщешь в этой клоаке, — вмешался Лан. — Я тут не помогу, сразу предупреждаю. Тут слишком много запахов намешано… Я его точно не учую…
— Но как же тогда быть? — Солоха растерянно оглядела своих товарищей. Парни отвечать не спешили. Всем становилось ясно, что в большом городе без главного знатока им не обойтись. — Лан, прошу, помоги. Хотя бы попробуй!
Вовкулака неуверенно замер, почесав макушку. Искать надоевшего кошака ему не хотелось. Противился и внутренний зверь. Однако же желание угодить хозяйке было сильнее.
Прикрыв глаза, он зашел в переулок. За ним следом потянулись и Солоха с Адином.
***
Май и сам не понял, когда разомлел настолько, что пустил ситуацию на самотек. А его звериной половинке души только того и надо было. После того, как эта бестолковая крестьянка высадила его прямиком на руки вовкулаки, его звериная суть взбунтовалась, заглушив человеческое сознание. Май и сам не знал что именно творил, покуда его сознание дремало. Очнулся же он в тот момент, когда незнакомый голос позвал его:
— О божечки, какая лапочка!
Голос был настолько же сладким, насколько и противным. А его обладательницей оказалась какая-то фифа, показавшаяся смутно знакомой.
На заднем фоне заиграла какая-то странная музыка, заставив манула похолодеть. Кот оглянулся, внутренне застонав. Не совсем контролируя свое тело, он умудрился забежать в храм Ирриила, засев между лавками. Естественно, его появление не осталось незамеченным. По какой-то непонятной иронии судьбы обратила на него внимание именно эта молодая и весьма впечатлительная особа, привлекая своими восторженными писками остальных верующих.