Манул
Шрифт:
– Я уничтожу все зло, что встретиться на моем пути, - прошептал пастух, перехватив рукоять поудобнее.
– И спасу своего товарища!
Упыри зашатались, завыли жутко, потирая пустые глазницы. А Юрий пошел вперед, методично работая клинком. Падали ему под ноги твари, обращаясь в прах, стонала земля, и пятилось нечистое воинство обратно в Бездну, привлекая внимание Лича.
– Значит, решил играть по-крупному? Уважаю!
– усмехнулся он, даже не поморщившись.
Они стояли друг напротив друга.Человек и страшный дух Бездны. Смотрели друг на друга как равные выжидая,
– Что ж, я тоже хочу немного добавить огоньку, ты не против?
– Лич как-то хитро улыбнулся, хлопнув в ладоши. В тот же миг из тумана, покорно склонив голову, вышла Сонька, сопровождаемая упырями. Подойдя, она встала подле Лича.
– Что, что такое?
– она, словно бы очнувшись, покрутила головой.
– Что… - она замолчала, уставившись, не мигая на своего пленителя.
– Ну, и что теперь делать будешь, мальчишка?
– Лич преспокойно схватил девчушку за плечи, заградив ее телом свою грудь.
– Попробуй, достань меня, не задев при этом ее! Помни, лишь только пронзив мое сердце ты сможешь убить меня.
Сонька же, мгновенно уловившая суть разговора в ужасе уставилась на Юрия, не в силах и двинуться. Дрожа всем телом и глотая слезы, она, не мигая, прожигала его своим полным отчаяния и страха взглядом.
– П-прошу… спасите. Вы же обещали, что Ирриил защитит нас, - одними губами шептала она.
А Юрия остановился нерешительно. Свет в его руках дрогнул, начав гаснуть. Где-то сзади застонал Женс, все таки упавший навзничь. Уцелевшие упыри, почувствовав слабину, вышли вперед, принявшись щелкать костьми, словно бы смеясь над дерзким юнцом, дерзнувшим бросить вызов темному повелителю.
Пастух опустил меч, его колени подогнулись, и парнишка еле устоял, чтобы не свалиться на землю, на радость нечистой толпе.
– Что, кишка тонка, да?
– насмешливо произнес Лич, поглаживая одной рукой девушку по щеке.
– И кого же ты собирался защищать, а? Где же твоя хваленая человеческая решимость? Боишься, да? Боишься, потому что слаб!
Лич самодовольно ухмыльнулся, оцарапав когтем щеку Соньке. Девушка запищала загнанной в угол мышью. Меч в руке Юрия окончательно погас, остывая в руке бесполезной сломанной рукоятью. Толпа упырей, окончательно утратив всякий страх, пошла на пастуха.
– Жалкие они, эти людишки, - хохотнул Лич тем временем, спустившись когтями к шее Соньки. С видом истинного победителя он смотрел за неспешным наступлением его воинства, наслаждаясь и торжествуя.
– Все время дерут глотку за какую-то там решимость, силу духа. Пустое бахвальство! Чуть надавишь посильнее - и человек сломается, не поможет никакая сила духа! Хоть ты надели человека всеми силами самого Белобога, он не станет сильнее… Подножный корм для упырей и только!
– Так значит, по-твоему, это слабость, не желание убивать человека?
– Юрий выпрямился, закусив губу. Он уже понял, что мешает ему, что не дает ему раскрыться.
– Однако ты абсолютно прав: ириилов меч не имеет права колебаться!
Лич недоуменно приподнял брови. Человеческая шавка еще трепыхается? Сотрясает воздух своим жалким пафосом?
Занятый этими мыслями он не сразу усмотрел того, что рукоятка в руке Юрия вновь ожила, принимая знакомую, опасную форму клеймора. А, заметив уже не в силах был остановить неизбежное.
Человек на секунду отринул все человеческое, став действительно похожим на небесного карателя, коих Личу уже доводилось видеть. Белоснежной молнией человек ринулся вперед, разметав на своем пути все воинство Бездны, беспощадно всадив меч в грудь девчушки и проткнув насквозь черное, но все же живое сердце нежити.
Холодный голубой свет меча потемнел, постепенно окрашиваясь багрянцем. Лич охнул, отстранившись и схватившись стремительно иссыхающей рукой за пробитую грудь. Сонька же, не успев сделать и одного вздоха, упала в траву, остекленевшим взглядом провожая бледнеющую луну.
– Видимо, чтобы победить монстра, нужно и самому стать монстром, - прошептал Юрий, подходя к стремительно усыхающему Личу. Застонало, завыло на сотни глоток мертвое воинство, пытаясь дотянуться до пастуха, яростно скалилось не в силах даже подойти. В бессильной ярости метался и сам дух Бездны. Не было в нем уже ничего напускного. Слетела маска брезгливости и надменности, оголив гримасу истинного монстра, искаженную болью и бессильной яростью.
– Что, думал, я не смогу преодолеть себя?
– насмешливо поинтересовался Юрий, загоняя Лича в угол.
– Думал, что человек не в силах одолеть тебя?
Умирающая нежить неожиданно замерла, ярость на ее лице сменилось улыбкой отнюдь не побежденного существа.
– О да, можешь считать себя победителем, человечишка, - прохрипел он, кашляя кровью.
– Однако же помни: уподобляясь монстру, ты впускаешь в себя Чернобога. Твой поступок только доказал явное. Ты не так-то и далек от нас. И как знать, не станешь ли ты еще при жизни моей заменой…
Эти пророческие слова стали последними в посмертной жизни Лича. Расхохотавшись нежить рассыпалась прахом, уносясь обратно в Бездну и уводя за собой своих слуг.
Туман рассеялся. Луна уходила, давая место первым лучам рассветного солнца, начавшего свой испоконвечный путь по небосклону.
Юрий выронил оружие, упав на колени, впервые за этот день, не постеснявшись своих слез. Была в словах сгинувшей нежити горькая истина, заставлявшая сердце простодушного паренька сжиматься от боли. Слова Лича не были лишены смысла, заставляя задуматься над вопросом: сможет ли монстр вновь стать человеком?
========== Глава 39 Охотник находит прощение ==========
Подготовка к похоронам Соньки проходила торжественно. Мужики понесли хворост и солому, женки шли с наспех наготовленным, тащили дети белые покрывала, нестройной гурьбой идя в шинок, где впервые за долгие годы открытия не было ни намека на веселье.
Столы и стулья по такому поводу убрали, поставив у стен лавки, на которых уже причитали и выли специально нанятые плакальщицы. По середке же, в гробу лежала сама девчушка, держа в сложенных руках так и не отстриженную русую косу. Юным и безмятежным было ее лицо. И вовсе можно было бы принять ее за спящую, если бы не заботливо омытая сквозная рана в груди, угадывавшаяся под белоснежной льняной рубахой.