Манул
Шрифт:
— Ты прав, я селючка. Темная, необразованная, как и все мое село, как и все Приграничье. Однако мы жили хоть и бедно, хоть и темно, но честно! В нашем селе не водилось воров! У нас не убивали людей на потеху толпе! На улицах не валялись трупы! И жили мы по правде, ясно!
— Еще скажи, что ведьм не сжигали, — хохотнул бастард. — Да и вообще, чего же ты из села своего почитай, без лишней пары лаптей убежала, коль там все так радужно тебе было? А ведь я видел, где ты жила… Поводов для недовольства-то у тебя действительно не было…
— Сжигали, и сожгли бы, если бы ведьма та представляла для людей опасность. А Матрену вот никто не трогал! Она хоть
— И как? Повидала мир? Научилась новому?
Девушка смолчала.
— Уж не знаю, какой ты представляла себе этот мир, Солоха, — продолжил говорить мужчина. — Но тебе посчастливилось родиться в обеспеченной семье, в мирное время и в хорошем месте. И это была твоя удача. Ты избалованная, глупая и до противного самонадеянная, Солоха. Поступаешь необдуманно, подвергая не единожды нас опасности, говоришь заносчиво, но наделе не способна на что-либо изменить, сотрясая воздух попусту. И если бы не дурацкая клятва, я бы уже давно был свободен и далек от всех твоих глупостей.
Адриан в какой-то момент захотел посочувствовать незнакомке. Девушка была готова зарыдать, зло глядя на мрачного спутника. Поодаль топтались варвар и сутулый, обеспокоено переглядываясь.
— Хорошо быть умным за чужой счет, Май, — Солоха решительно вытерла слезы, шмыгнув носом. — Я может и глупа, но ведь и ты не без греха! Или скажешь, что не мог остановить меня? Ты же всегда просто смотришь и наблюдаешь, а потом уже отчитываешь! Разве так должен вести себя настоящий защитник? Ты говоришь так, словно бы познал смысл жизни и имеешь право утверждать и учить всех, что есть хорошо, а что есть плохо! Уверяешь, что этот мир имеет незыблемые законы, которые мне не дано изменить? Ты ошибаешься! Если незыблемое для тебя является в лице таких, как господин Ульс или тот же Добрик, то мне остается тебя только пожалеть. Я не желаю прогибаться под подлецов! Не хочу закрывать глаза на несправедливость, особенно зная, что могу вмешаться!
Бастард молчал. Только неестественно ярко блестели его янтарные, кошачьи глаза, выдавая звериную суть с головой. Адриан ойкнул, по привычке начертав в воздухе ирриилов знак
— Я говорил, что ты невероятно упертая? — наконец поинтересовался он, принюхавшись и завертев головой. Насторожился и сутулый, начав оглядываться. Адриан чертыхнулся, поняв, какую глупую ошибку допустил. В этот момент ветер поменялся, задув со спины молодого охотника. Бастард тут же отреагировал, безошибочно найдя юного графа. На какой-то миг их взгляды встретились: человеческий растерянный, и звериный, яростный. Адриан шумно сглотнул, попятившись, прочь от парапета. Впервые за свою недолгую охотничью карьеру ему стало страшно от одного взгляда оборотня. Доказательством тому стали нервно подрагивающие руки, которыми парень принялся чертить защитную руну.
— Да прибудет со мною благословление Твое, — яростно шептал Адриан, не отрывая взгляда от парапета. — Да прибудет со мною сила и решимость Твоя.
Заклинания оказались не нужны. Сколько бы не стоял и не выжидал молодой охотник чернобожьи отродья на конфликт не шли, потому, развеяв охранные руны Адриан подошел обратно к парапету. Берег пустовал. Так же не осталось и следов, куда именно исчезли чернобожьи твари.
Обругав себя последними словами за трусость, Адриан пристыжено пустился бегом домой, надеясь по прибытии послать письмо и оповестить общину и цех. Он искренне надеялся, что шанс выйти на след сильнейшего на его памяти оборотня, у него еще имеется. Все же, кое-какие зацепки по милости болтливой девчонки у него имелись.
========== Глава 32 Охотник ищет след ==========
Господин Ульс гневался, недовольно хмурясь. Мужчина возлежал на диване в одной из своих гостиных, попивая неуместное в столь ранний час, и от того более притягательное вино из недавно конфискованной партии Добрика. Рядом обретался вызванный по особому случаю лекарь, недовольно косясь на пациента. Впрочем, учить того он остерегался, накладывая очередную примочку на вспухший от удара глаз. Что ни говори, а кулак у Шлынды был тяжелым.
— Ваше благородие, господин Ульс? — в покои робко прокрался один из слуг, заискивающе улыбаясь. Мужичок аккуратненько прокашлялся, привлекая внимание достопочтенного господина.
Ульс приоткрыл здоровый глаз, зацепившись взглядом за слугу. В тот же миг губы его дрогнули в жесткой улыбке. Слуга побелел, украдкой чертя ирриилов знак. Начальник городской стражи растяну губы шире, снизойдя до ответа:
— Чего тебе?
— Там к вам… пришли… Видеть желают…
— Я же велел меня сегодня не беспокоить! — тонкая душевная организация господина Ульса дала трещину стремительно, заставив грузного начальника городской стражи подскочить со своей софы. Отлепившаяся примочка оголила заплывший, посиневший левый глаз. Слуга икнул, пятясь.
— Простите, но…
— Ах, ваше благородие! Какая досада!
Речь слуги самым наглым образом прервало появление новых действующих лиц. И если на молодого охотника «ваше благородие» не обратил внимания, то шедшего впереди низенького и полноватого мужчину средних лет Ульс узнал сиюминутно. Он мог показаться всего лишь простым смертным, если бы не вызывающего цвета ярко-алая мантия, подчеркивающая необычайно высокое положение гостя.
— Не ожидал вашего визита, диргинаал*.
Удивительно благотворно повлияло на « ваше благородие» появление кардинала: заставило вытянуться стрункой, брюшко втянуть, нацепить на физиономию самую благодушную свою маску.
Подойдя, он, как и требовал регламент, пожал ирииловому слуге руку. Ульс чуть поморщился. Рука у диргинаала оказалась потной, умащенной каким-то жирным маслом.
И хотя официально ни вера ириилова, ни ее слуги не считались равными светской власти, каждый в столице понимал, что очень скоро положение дел кардинально перемениться. А потому уже сейчас многие сиятельные господа принимали соответствующие меры, заручаясь поддержкой уже набирающей силу верхушки ирриилова воинства — диргинаалов.
Не так важна религия, как те, кто несут ее — таковой была точка зрения господина Ульса. Увы, она не относилась к Пузырю — бывшему купцу, негласному главе торговой гильдии Белграда, негласного царька северного квартала и уже официального верховного диргинаала совета слуг иррииловых.
Ульсу втайне нравилось некоторое подобие власти над Пузырем. Негласный князек всея отбросов Белграда не мог в открытую противостоять ему, начальнику городской стражи. И если раньше Ульс не вступал в конфликт, предпочитая негласный союз с Пузырем, то много позже, закрепившись на посту, осознал свою безнаказанность, а главное — законность собственной политики по отношению диргинаалу. Действуя аккуратно, он не раз вынуждал «царя с помойки» идти ему на уступки, поддерживать его, а главное с недовольством, но все же подчиняться.