Манускрипт дьявола

Михалкова Елена Ивановна

Новость о том, что Эдвард Келли вернулся в Прагу, быстро разнеслась по городу. Любопытные часами стояли у ограды, высматривая, не мелькнет ли моя фигура за окнами. Но я ждал не их. Ко мне вот-вот должны были нагрянуть толпы придворных, желающие приветствовать любимца короля. Но сколько я ни ждал, никто не приехал. Лишь Джон прислал записку, в которой говорилось, что он рад моему возвращению, но из-за болезни не может встретить меня. Я пожал плечами и подумал, что старик совсем расклеился. Чуть позже в голову пришло, что, возможно, Джону невмоготу видеть бывшего помощника вернувшимся

счастливым и полным жизни, да еще и куда богаче его самого. Я тотчас решил, что непременно нужно наведаться к нему во всем блеске моего нынешнего великолепия. Пусть завидует, несостоявшийся глава несуществующего ордена алхимиков!

Я полагал, что ученые собратья тоже навестят меня. Но прошло два дня, а никто из них не переступил порог моего нового дома.

На третий день я собирался прийти к Джону, однако посланный мною вперед слуга вернулся обратно с известием, что болезнь сэра Ди, как видно, заразна, и потому к нему никого не пускают.

– Да что у него, проказа или чума? – взвился я, услыхав об этом.

Слуга вновь повторил то, что ему было сказано, и я раздраженно махнул рукой – его объяснение я уже слышал. На миг меня охватило желание явиться лично к Джону и потребовать, чтобы меня впустили. Но я быстро опомнился. Ведь могло случиться так, что двери его дома не открылись бы и передо мной. Не хватало еще выставить себя на потеху сброду!

Поразмыслив, я распорядился выпустить меня через черный вход – чтобы не преследовали те, кто отирался у ограды, – и отправился бродить по городу. Неподалеку от площади, где я жил, располагался небольшой трактирчик, и я спустился в подвал, чтобы выпить пива и поужинать.

Хозяин, сам прокопченный, подобно висевшим под потолком окорокам, узнал меня и рассыпался в льстивых приветствиях. Трех посетителей тут же выставили вон, и для Эдварда Келли освободили лучшее место. Трактирщик взялся сам обслужить меня, шуганув мальчишку, что разносил тарелки с едой. Я откинулся на спинку стула и вознамерился предаться чревоугодию.

Но внезапно меня охватила тревога. Я и сам не понял, отчего настроение изменилось, но мне захотелось бежать прочь из этого трактира, подальше от смуглого хозяина, и от косоглазого мальчишки, испуганно косящегося на меня, и от прочих людей, что сидели в подвале.

Я помедлил, желая понять, что стало причиной моего беспокойства. На первый взгляд, никакой опасности вокруг не было. Внимательно рассмотрев каждого посетителя и не найдя в них никакой угрозы, я выдохнул и поднес к губам кружку пенящегося напитка. Тотчас же хлопнула дверь, и четыре человека, громыхая сапогами, спустились вниз по лестнице.

Королевский патруль! В другое время я подумал бы, что капитан захотел отведать местного пива, но сейчас отчего-то мне было ясно, что это не так. В желудке болезненно сжалось, и я отвернулся в сторону, будто не замечая вошедших.

Сапоги прогремели по полу и остановились возле моего стола. Волей-неволей пришлось повернуть голову. Капитан, коренастый рыжий человек со светло-голубыми глазами, мутноватыми, как у пьяницы, смотрел на меня с плохо скрытым презрением.

– Эдвард Келли?

И не успел я ответить, как он прибавил:

– Вы арестованы

по приказу его императорского величества!

* * *

Когда дверь темницы закрылась за мной, я рухнул на деревянную скамью, мучаясь в догадках: что стало причиной ареста? Где обещанная благосклонность Рудольфа? В чем я провинился, если меня как преступника ведут под конвоем на глазах всего города и бросают в тюрьму к душегубам и ворам? Смешанные чувства обуревали меня – и негодование, и страх, и надежда на то, что вскоре все станет ясно.

Так оно и случилось. Не успел я мысленно перебрать перечень своих прегрешений и придумать оправдание на каждое из них, как дверь снова отворилась, и грубый окрик известил меня о том, что я должен выйти наружу.

Мрачными темными коридорами шел я, сопровождаемый двумя охранниками, и вслед мне доносились крики из застенков. Мы поднимались по ступеням, края которых стерлись от сотен топтавших их подошв, проходили мимо дверей, из-за которых раздавались нечеловеческие крики, миновали один пост за другим. Темница охранялась на славу – не зря говорили, что сбежать отсюда невозможно. Когда она осталась за моей спиной, я вздохнул свободнее: даст Бог, мне не придется больше оказаться там. Нет сомнения, что произошла ошибка, и сейчас все разъяснится.

Когда я предстал перед императором, то всем своим видом изобразил готовность посмеяться над тем, какая нелепая ошибка произошла со мною.

– Ваше величество… – начал я, сделав шаг вперед, но взгляд короля заставил меня замолчать, а скрещенные пики стражи – остановиться.

– Мне приятно видеть тебя, – без всякого вступления сказал король. Я промолчал – даже поклон был бы сейчас крайне неуместен. – Давно хотел посмотреть в глаза человеку, попытавшемуся обмануть меня.

– Ваше вели…

Чувствительный удар сзади подсказал мне, что лучше сохранять молчание.

– Дни и ночи, – очень спокойным голосом продолжил Рудольф, – двенадцать ученых пробовали прочесть рукопись, принесенную тобой, но ничего не добились. Ни рисунки, ни текст не поддаются расшифровке. В чем же причина? Я полагаю, что ты, подобно многим до тебя, решил нажиться на моем стремлении обрести философский камень. С этой целью ты изготовил поддельную рукопись и придумал историю, которая должна была заинтриговать меня. Я признаю, что ты добился своей цели. Много месяцев я пытался извлечь рецепт из манускрипта, но теперь твердо знаю: это невозможно. Ты совсем потерял осторожность, раз осмелился вернуться в Прагу. Правда, не стану скрывать, что я втайне от тебя поспособствовал этому… Мне было бы неприятно думать, что ты ушел от возмездия.

– Но, ваше императорское величество! – взмолился я. – Разве само возвращение не служит доказательством моей невиновности?! Как мог бы я предстать перед вами, если бы и впрямь был мошенником? Забота о себе заставила бы меня бежать как можно дальше, я же не сделал этого!

– Что в равной степени может говорить как о твоей невиновности, так и о твоей наглости, – отрезал король. – Или же об алчности – выбери, что тебе больше по нраву. Ты опрометчиво решил, что сможешь еще раз воспользоваться моей казной.