Манускрипт
Шрифт:
— Ну, как знаете, — ухмыльнулся командир отряда. — Товарищ Сорокин, мне тут бойцы рассказывали, что вы на вырубке в свободное время продемонстрировали умение бросать топоры и ножи.
— Было такое.
— Может, и нам покажете?
— М-м-м… Почему бы и нет?
Мастерство, как говорится, не пропьёшь. Демонстрация возможностей российского спецназовца на толстом стволе старого дуба, на коре которого по-быстрому мелом изобразили человеческий контур, произвела на партизан неизгладимое впечатление. Некоторые попробовали повторить мои трюки, но до меня
— А в рукопашной вы как? — спросил Медведев, когда улеглись восторги по поводу увиденного.
— Думаю, неплохо. Владею несколькими стилями борьбы.
— Не против показать кое-что?
— Да легко! Кто будет соперником?
— А вон, Коля Королёв, известный боксёр, между прочим. Я ему жизнью обязан, он меня по брянским лесам зимой раненого волок на себе несколько километров.
Ого, да тут что ни партизан — то легенда! Про Королёва я читал когда-то, что знаменитый боксёр партизанил, а вот что был в составе отряда «Победители» — как-то упустил.
— Из уважения к герою сильно бить его не буду, — улыбнувшись, заявил я, вызвав тем самым хохот зрителей, среди которых оказался и сам Королёв.
— Ну-ну, — ухмыляясь, встал в стойку обладатель небольшой русой бородки, — посмотрим, на что ты годен.
Боксировать с Королёвым я не собирался, а потому просто его нейтрализовал, используя резкие удары пальцами в нервные узлы. Когда соперник с удивлением понял, что руки его почему-то не слушаются, полковник остановил поединок.
— Минут через тридцать всё придёт в норму, — утешил я удивлённого боксёра.
— Эх, жаль, что вас забирают, — вздохнул Медведев. — А задержись подольше — могли бы научить моих ребят и железки кидать, и такой экзотической борьбе, им бы пригодилось.
— Ну, до завтрашней ночи ещё есть время, мог бы и поучить кое-чему. Хотя, конечно, таким вещам учатся годами.
— К сожалению, сейчас нам не до этого. Большая часть отряда этой ночью идёт в Ровно, попытаемся освободить схваченных подпольщиков, да и вашего пилота заодно. Так что бойцы сейчас должны отдохнуть, набраться сил перед ночным рейдом.
— Штурмом будете брать эту церковь? — спросил я, чувствуя внутреннюю дрожь.
— Придётся, другого выхода нет. Будет отвлекающий маневр с взрывом железнодорожного моста через речку Устье. Когда на тот участок оттянется часть гарнизона — будем штурмовать церковь.
— Чёрт…
— Что такое?
— Я бы вам очень пригодился этой ночью. Только понимаю, что вы меня всё равно не возьмёте с собой.
— Ни вас, ни товарища Медынцева, таков приказ вышестоящего руководства, и я не имею права его нарушать. Хотя, уверен, от вас была бы несомненная польза.
После отбоя мы с Медынцевым так и не могли уснуть, прислушиваясь, как бойцы собираются в ночной рейд к Ровно. В палатке мы остались втроём, считая травмировавшегося на вырубке лесополосы Тимофея Жаботы. Парень сильно переживал, что из-за одного неловкого движения повредил руку и лишился возможности поучаствовать в рейде. Но тут уж понятно, считай, лезвием топора до кости пропорол, пришлось даже
— Пойдёмте, что ли, ребят проводим, — предложил Василий Карпович. — Похоже, всё уже, уходят.
Мы выбрались из палатки. Ярко горели костры, пронзительно звенели комары, а в лагере происходило броуновское движение. «Стройся!» — вдруг раздались чьи-то крики. Хаос тут же упорядочился, бойцы деловито принялись занимать свои места в шеренге.
Я почувствовал прикосновение — подошла Варя. Она прижалась к моему плечу, глядя на ожидавших дальнейшей команды партизан.
— Товарищи! — услышали мы голос Медведева. — Сегодня нам предстоит выполнить очень серьёзное задание, и я сразу предупреждаю, что не все вернутся обратно. Но знайте, что мы рискуем своими жизнями ради спасения наших товарищей из подполья, которых фашисты собираются прилюдно казнить на потеху гауляйтеру Украины. Уже готовы виселицы и костры. Наш святой долг — не допустить этой средневековой расправы. Если среди вас имеются такие, кто чувствует себя не готовым, кто сомневается в своих силах — сделать шаг вперёд… Что ж, вижу, таких нет. Спасибо, братцы, вам от имени всех советских людей. А теперь нале-е-е-во! Ша-а-агом марш!
Цепочка из примерно семидесяти человек молча потянулась в темноту, которую бессильно пыталось разорвать пламя нескольких факелов, распределённых по всей длине отряда. Оставшиеся — в основном женщины и несколько человек из охранения лагеря — провожали их взглядами, как и мы с Медынцевым и Варей.
— А ведь и правда кто-то не вернётся обратно, — прошептала она, ещё сильнее стискивая пальцами моё предплечье.
Я молчал, стиснув зубы. А спустя минуту мягко оторвал Варю от себя, и сказал, глядя ей прямо в глаза:
— Любимая, я никогда себе не прощу, если буду сидеть здесь, оберегая собственную шкуру, в то время как там гибнут наши товарищи.
После чего простился с ней крепким поцелуем в губы и нырнул в палатку, где хранилось наше с Медынцевым оружие, сначала конфискованное при нашем пленении партизанами, а затем возвращённое по приказу Медведева. Сам не знаю, что подтолкнуло меня быстро натянуть на себя немецкую форму. Взял приглянувшийся мне «люгер» и «шмайссер» с запасным рожком, на пояс повесил нож. На выходе из палатки путь мне преградил Медынцев.
— Товарищ Сорокин, это что такое? Вам же… нам с вами приказано никуда отсюда не отлучаться до прибытия самолёта. И почему вы переоделись в гитлеровца?
— Василий Карпович, я думаю, вы меня уже успели изучить и понимаете, что не в моих правилах жаться в сторонке, когда товарищи идут на боевое задание. А форма… Подумалось, что может пригодиться.
— Да что вы один-то там сделаете?! Ваше появление ничего решит, а шальную пулю схлопотать — легче лёгкого!
— Товарищ Медынцев, все мы ходим под Богом. А если не пойду — как буду своей невесте в глаза смотреть?