Мао Цзэдун

Панцов Александр Вадимович

Именно в то время КПК столкнулась с настоящим ожесточенным сопротивлением своих социальных противников. Гражданская война только теперь приняла масштабный характер, вовлекая в свою орбиту миллионы действующих лиц. По официальным (явно не завышенным) данным, к концу 1951 года в ходе борьбы с контрреволюцией было уничтожено свыше 2 миллионов человек. Еще 2 миллиона были брошены за решетку и отправлены в трудовые лагеря²⁷⁴. Эта война продолжалась и в дальнейшем, но официальные данные о жертвах больше не публиковались. По данным российского китаеведа полковника Б. Н. Горбачева, в этих боях участвовало 39 корпусов Народно-освободительной армии (более 140 дивизий, около 1,5 миллиона бойцов)²⁷⁵. Подобного масштаба боев и потерь гражданская война в Китае прежде не знала. Одним из наиболее жестоких актов продолжавшейся гражданской войны стала «чистка» неблагонадежных элементов среди бывших гоминьдановских офицеров, в ходе войны перешедших на сторону КПК. По воспоминаниям генерала Георгия Гавриловича Семенова, служившего советником командования Северокитайского военного округа, в бывших частях генерала Фу Цзои (пекинский гарнизон, перешедший на сторону НОАК) уже в «мирное» время было

«разоблачено» 22014 преступников, в том числе (по решению политуправления) 1272 заслуживали безусловной смертной казни, 14513 — смертной казни с отсрочкой исполнения приговора, 6223 подлежали ссылке²⁷⁶. Ситуация осложнялась тем, что в первые годы КНР не существовало закона, который бы регулировал наказания за гражданские преступления. В период 1949–1954 годов КПК правила страной посредством различных политических кампаний и массовой мобилизации населения.

Наиболее острая борьба шла в деревне в ходе проведения аграрной реформы. К 1948 году Мао снял не только лозунги «черного передела», но и лозунги снижения арендной платы и ссудного процента. Эта политика обеспечила партии нейтралитет землевладельческой части деревни и во многом предопределила социальную изоляцию Гоминьдана и его поражение. Однако время расплаты за эту классовую близорукость пришло довольно быстро. В течение примерно трех лет КПК постепенно (в географическом отношении — с севера на юг) провела аграрную реформу (ее можно назвать и аграрной революцией «сверху»). Крестьянство было пассивно, но это равнодушие компенсировалось посылкой в деревню специальных бригад, составленных из партийных активистов (примерно по 300 тысяч человек ежегодно), которые организовывали крестьянские союзы, насаждали новые властные элиты, жестоко расправлялись со всеми, кого относили к «помещикам» и «кулакам». В деревнях были созданы народные трибуналы с упрощенным судопроизводством, имевшие право выносить смертные приговоры. Многие сопротивлявшиеся были расстреляны или сосланы в концлагеря. Несмотря на провозглашенную политику сохранения «кулака», количество богатых крестьян в деревнях фактически резко сократилось. Власть в деревне и некоторые экономические привилегии перешли к новой, «коммунистической», элите.

Вслед за разгромом «богачей» в деревне пришла очередь и городских собственников. В декабре 1951 года Мао инспирировал репрессивные кампании, по сути дела, направленные против буржуазии. Речь идет о так называемой борьбе против «трех злоупотреблений», официально направленной против коррупции чиновничества, а также о борьбе против «пяти злоупотреблений», ограничивавшей частное предпринимательство. Как и в деревне, в городе также были созданы народные трибуналы, имевшие право выносить смертные приговоры. Стали проводиться публичные судилища, нередко сопровождавшиеся расстрелами обвиняемых на глазах у толпы. Основной формой репрессий против буржуазии было взимание внушительной контрибуции, которая существенно ослабила ее экономические позиции. В результате уже в сентябре 1952 года, выступая на заседании Секретариата ЦК КПК, Мао Цзэдун смог констатировать, что доля государственного капитала в промышленности составила 67,3 процента, а в торговле — 40 процентов; социалистический сектор занял преобладающие и руководящие позиции в китайской экономике²⁷⁷.

Постепенно объектом идеологической борьбы становится интеллигенция. В 1951 году по инициативе Мао начинается кампания марксистской индоктринации, предлогом для которой послужило обсуждение кинофильма «Жизнь У Сюня». Этот фильм об известном конфуцианском просветителе XIX века, выбившемся в люди из ужасающей бедноты, вызвал прежде всего гнев Цзян Цин, считавшей себя специалистом в области киноискусства. «Как же мы можем восхвалять У Сюня, ставшего богатым человеком, — говорила она Мао, — если наша цель — свергнуть помещиков, похоронить конфуцианских ученых и отбросить реформистское утверждение о том, что с помощью образования можно разрешить классовые противоречия и достичь успеха в обществе и политике!»²⁷⁸ Мао не мог не согласиться.

Начавшись с искусствоведческой дискуссии, эта кампания очень скоро превратилась в идеологическое осуждение инакомыслия, дав толчок идеологическому перевоспитанию интеллигенции. Уже в этой первой кампании выявляются методы идеологического террора, сыгравшие зловещую роль в последующем развитии духовной жизни КНР.

По некоторым данным, в первые годы Китайской Народной Республики в целом было репрессировано более 4 миллионов «контрреволюционеров»²⁷⁹. Не осталась вне обострявшейся борьбы и сама правящая партия. Уже в 1951 году Мао принял решение о проведении проверки и перерегистрации членов КПК, вылившееся в ее новую «чистку» от «чуждых» элементов. К 1953 году из партии было «вычищено» 10 процентов состава. Однако в период «новой демократии» не все руководители КНР полностью разделяли политический курс Мао. Некоторые высшие руководители несколько по-иному представляли себе «новодемократическую» политику. Наиболее крупным из них был Лю Шаоци. Известно, что уже в 1949 году Сталин получил конфиденциальную информацию на Лю Шаоци от другого члена Политбюро ЦК КПК Гао Гана, председателя Северо-Восточного регионального правительства, который обвинил Лю в «правом уклоне» и «переоценке китайской буржуазии». Эти заявления Гао содержались в секретном докладе Ковалева «О некоторых вопросах политики и практики ЦК КПК», представленном Сталину. Тот, однако, не принял эти обвинения и во время одной из встреч с Мао Цзэдуном на даче даже передал ему Ковалевский доклад [98] . Ковалев, находившийся в то время в больнице, узнал об этом от Ши Чжэ, личного переводчика Мао, присутствовавшего на встрече²⁸⁰.

98

«Мы, члены Политбюро ЦК ВКП(б), признаться, возмущались поступком Сталина», — пишет в этой связи Хрущев, отмечая, что Гао обвинил не только Лю Шаоци, но и Чжоу Эньлая, а также ряд других руководителей страны в том, что у них наблюдались особенно «плохие настроения в отношении СССР».

Что касается Мао Цзэдуна, то он отнесся к поведению Сталина как к еще одной демонстрации

«недоверия и подозрительности» в отношении Центрального комитета КПК²⁸¹. Вместе с тем в сталинских действиях могли прослеживаться и другие мотивы. Во-первых, он мог не поверить Гао, который и раньше поставлял ему информацию на членов китайского коммунистического руководства, которая сама по себе выглядела подозрительной. Среди тех, кого «разоблачал» региональный лидер КНР, был, в частности, сам Мао. В конце 1949 года, например, Гао Ган через того же Ковалева проинформировал Сталина об антисоветских, «правотроцкистских» тенденциях в деятельности Мао Цзэдуна и его соратников в Коммунистической партии Китая²⁸². Он повторил свои обвинения в адрес руководителя КПК, правда, «в сдержанной и осторожной форме», и в беседе с Юдиным, возвращавшимся в 1952 году на родину через Маньчжурию и навестившим его²⁸³. Сталин мог считать все эти обвинения проявлением внутрипартийной борьбы в КПК, а потому попросту игнорировать их.

Во-вторых, с лета 1949 года Сталин испытывал глубокое разочарование в Гао, который, с его точки зрения, вел себя очень глупо во время одной из встреч кремлевского хозяина с китайской делегацией, возглавлявшейся Лю Шаоци. Гао, входивший в делегацию, в присутствии других ее членов сделал тогда далекоидущие предложения о том, чтобы СССР увеличил численность своих войск в Даляне, ввел военно-морской флот в Циндао, а главное, чтобы Маньчжурия стала семнадцатой республикой Советского Союза [99] . Сталин раздраженно оборвал его, назвав «товарищем Чжан Цзолинем»²⁸⁴. (Чжан Цзолинь, как мы помним, был китайским милитаристом, правившим Маньчжурией независимо от Центрального китайского правительства вплоть до 1928 года [100] .)

99

В то время Советский Союз состоял из шестнадцати республик. В 1956 г. Карело-Финской ССР будет возвращен ее прежний, существовавший до 1940 года статус автономной республики в составе РСФСР.

100

Ковалев ошибочно утверждает, что это произошло на расширенном заседании Политбюро 27 июля. Однако 27 июля имело место не заседание Политбюро, а обмен мнениями между Сталиным, Н. А. Булганиным и А. Я. Вышинским, с одной стороны, и Лю Шаоци, Гао Ганом и Ван Цзясяном — с другой. Заседание же Политбюро состоялось 11 июля.

В-третьих, Сталин, если он и доверял полученной информации, мог считать «уклон» Лю весьма полезным, идущим в русле его собственной политики «сдерживания» радикализма Мао Цзэдуна.

Наконец, Гао не являлся единственным информатором Сталина среди китайского руководства. По некоторым данным, сам Лю Шаоци поставлял ему некоторую конфиденциальную информацию. Как вспоминает бывший работник Министерства государственной безопасности (МГБ) СССР Петр Сергеевич Дерябин, Лю Шаоци стал работать на советские секретные службы в 1930-е годы, когда находился в Москве в качестве представителя Всекитайской федерации профсоюзов в Профинтерне. Лю продолжал поставлять Сталину тайные сведения и в 1940-е годы²⁸⁵. Если сообщение Дерябина соответствует действительности, то логично предположить, что Лю должен был быть более ценен Сталину, чем Гао, так как являлся вторым после Мао человеком в ЦК КПК. Жертвуя Гао Ганом, Сталин мог усиливать позиции своего более важного информатора.

Как бы то ни было, но точка зрения Гао на самом деле имела под собой основания. Руководство КПК не было едино в вопросе о «новой демократии». В отличие от Мао Цзэдуна, переставшего, как мы помним, употреблять термин «новая демократия», некоторые руководящие деятели КПК продолжали в то время активно использовать терминологию «новодемократической» революции. Не только Лю Шаоци, но и Чжоу Эньлай, по-видимому, всерьез воспринимавшие указания Сталина о постепенности перехода КНР к социализму, говорили о «новодемократическом государстве», «новодемократическом строительстве», «новодемократическом направлении в литературе и искусстве» и т. п.²⁸⁶. Именно эти деятели сформировали в то время осторожную оппозицию Мао, трактовавшему «новую демократию» крайне радикально.

Вот почему политика КПК в те годы была достаточно противоречивой. Идеи демократической трансформации общества нашли отражение в Общей программе единого фронта, организационным выражением которого стал Народный политический консультативный совет Китая (НПКСК) (сессия последнего была созвана коммунистами в конце сентября 1949 года в Пекине), а также в других документах, определявших развитие Китая в первые годы КНР. НПКСК, возникший как организационная форма единого фронта, взял на себя функции Учредительного собрания. (Председателем его был избран Мао.) Именно от имени НПКСК коммунисты сформировали новые органы государственной власти и приняли Общую программу, которая стала главным документом новой власти, чем-то вроде временной конституции. Программа провозглашала демократические ценности, но при этом подчеркивала руководящую роль КПК. Устанавливалась многопартийная система, и восемь политических партий и организаций, признававших руководящую роль КПК, получали легальный статус. В программе гарантировались права населения на владение частной собственностью, содержались установки о поддержке частного национального предпринимательства, о взаимовыгодном регулировании отношений труда и капитала. В документе провозглашался курс на демократическое развитие страны и полностью отсутствовала идея социалистического переустройства китайского общества. Даже само слово «социализм» отсутствовало²⁸⁷. Принятый правительством 28 июня 1950 года «Закон о земельной реформе в КНР» также полностью соответствовал духу народной демократии: земля передавалась в частную собственность крестьянству, сохранялось кулацкое хозяйство²⁸⁸. «Принятая нами политика сохранения кулацких хозяйств, — говорил в своем докладе на сессии Всекитайского комитета НПКСК в июне 1950 года Лю Шаоци, — является не временной политикой, а политикой, рассчитанной на длительный срок. Иными словами, хозяйства кулаков будут сохранены в течение всего периода новой демократии»²⁸⁹.