Мао Цзэдун

Панцов Александр Вадимович

В конце июля 1921 года в перспективу столь быстрого захвата власти во всем Китае всерьез не верили даже сами участники съезда. Ведь в рядах КПК насчитывалось тогда всего 53 человека²³³. Собравшись у Ли Ханьцзюня в его новом доме (особняк был построен всего за год до этого), они лишь намечали контуры будущей кровавой борьбы за социалистическую революцию. Председателем съезда был избран делегат от Пекина, знакомый нам Чжан Готао. Мао Цзэдуна же и приехавшего из Японии Чжоу Фохая попросили стать секретарями. Занятый ведением протокола, Мао особой активности не проявлял. Он выступил всего один раз: с кратким докладом о большевистской группе в Чанше. Позже, правда, в период становления культа личности Мао Цзэдуна, один из его старых друзей и первых биографов, Сяо Сань, напишет, что Мао «резко выделялся из делегатов своей яркой конкретной речью и реальными результатами своей работы»²³⁴. Но так ли это было на самом

деле, судить трудно. Сяо Саня на съезде не было, и на чем основывался его рассказ, неизвестно: текст речи Мао не сохранился. Судя по воспоминаниям Чжан Готао, Мао был «бледен лицом», но «проявлял довольно живой темперамент. В длинном традиционном халате он походил на даоского монаха из какой-то деревни… Он обладал большим объемом элементарных знаний… И как хороший полемист… любил поспорить, расставляя собеседнику ловушки. Если же тот попадал в них и начинал противоречить сам себе, удовлетворенно смеялся»²³⁵.

Сам Чжан, наряду с Ли Ханьцзюнем, Бао Хуэйсэном и Лю Жэньцзином, выказывал наибольший энтузиазм. Особенно неистовал «книжный червь»²³⁶ Лю Жэньцзин. Он, в частности, выступил с предложением четко определить в партийной программе, что только диктатура пролетариата может спасти Китай. Спустя много лет Лю вспоминал: «Я заявил так потому, что к тому времени в Пекинском университете уже прочитал „Критику Готской программы“ Маркса, в которой, в частности, говорилось, что в переходный период от капитализма к коммунизму может осуществляться только диктатура пролетариата… Так проявлялось влияние на меня идей Маркса»²³⁷. О том же говорит Чжан Готао, замечая, что Лю Жэньцзин в период съезда со всеми, кого встречал, сразу заговаривал о диктатуре пролетариата и «бушевал без конца»²³⁸.

Но волноваться-то было незачем. Большинство съезда за исключением хозяина дома твердо стояли за то же самое. Осторожного Ли Ханьцзюня, хорошо разбиравшегося в экономическом учении Маркса, а потому советовавшего не спешить с социалистической революцией в отсталой стране, быстро забили. В подготовленных редакционной комиссией съезда документах ясно ощущалось «чистое дыхание» большевизма. Вот как были определены программные принципы КПК: «а) вместе с революционной армией пролетариата свергнуть капиталистические классы, возродить нацию на базе рабочего класса и ликвидировать классовые различия; б) установить диктатуру пролетариата, чтобы довести до конца классовую борьбу вплоть до уничтожения классов; в) ликвидировать капиталистическую частную собственность, конфисковать все средства производства, как то: машины, землю, постройки, сырье и т. д., и передать их в общественную собственность; г) объединиться с III [то есть Коммунистическим] Интернационалом»²³⁹. Этот курс определил и избранную на съезде тактическую линию: «Наша партия одобряет форму советов, организует промышленных и сельскохозяйственных рабочих, солдат, пропагандирует коммунизм и признает социальную революцию в качестве нашей главной политической установки. Она полностью порывает все связи с желтой интеллигенцией и с другими подобными группами»²⁴⁰.

Последний тезис, прозвучавший в «Программе Коммунистической партии Китая», получил дальнейшее обоснование и развитие в «Решении о целях КПК». «В отношении существующих политических партий, — записано в документе, — должна быть принята позиция независимости, наступательности и недопущения их в свои ряды. В политической борьбе, в выступлениях против милитаризма и бюрократии, в требованиях свободы слова, печати и собраний мы обязаны открыто заявлять о своей классовой позиции; наша партия должна защищать интересы пролетариата и не вступать ни в какие отношения с другими партиями или группами»²⁴¹.

Изоляционистской позиции придерживались члены компартии и по отношению к такой национально-революционной организации Китая, как Гоминьдан, возглавлявшейся Сунь Ятсеном. В «Манифесте» съезда подчеркивалось, что кантонское правительство Сунь Ятсена ничуть не лучше правительства северных милитаристов²⁴² (и это несмотря на то, что одним из министров его был Чэнь Дусю!). Как видно, юные сторонники коммунизма в Китае кое в каких вопросах были даже радикальнее Ленина и Троцкого: последние, например, никогда не зарекались от какого бы то ни было сотрудничества с другими политическими силами. Но уж слишком велико, похоже, было желание китайских левых радикалов, только что официально порвавших с либерализмом, заявить о своей действительной идейной и организационной конституционализации!

От такого революционизма головы пошли кругом даже у Маринга и Никольского. Первый попытался вмешаться. Он рассказал собравшимся о своей деятельности на острове Ява, которая была связана с налаживанием сотрудничества между Социал-демократической ассоциацией Голландской Индии и туземными националистами²⁴³. Он объяснил, что демократы бывают разные,

и в подтверждение своей точки зрения сослался на кардинальные решения по национальному и колониальному вопросам II конгресса Коминтерна, состоявшегося за год до того²⁴⁴.

Дело заключалось в том, что уже с конца ноября 1919 года Ленин, а затем и другие московские руководители начали осознавать тот факт, что распространение большевистской теории за восточными пределами Советской России наталкивалось на серьезные препятствия. Помимо узких групп левых радикалов никто на Востоке, казалось, не стремился встать под большевистские знамена. Большинство интеллигенции придерживалось националистических взглядов. Идеи национализма в отличие от абстрактного интернационализма, за которые ратовал Коминтерн, легче воспринимались массами. К лету 1920 года Ленин окончательно понял, что тактика «чистого» большевизма, нацеленного на подготовку социалистической революции, вряд ли в таких условиях могла быть на Востоке успешной. Данное обстоятельство заставило его внести определенные коррективы и в свое понимание мировой социалистической революции. Он начал воспринимать ее не только и не столько как борьбу «революционных пролетариев в каждой стране против своей буржуазии», но и как борьбу «всех угнетенных империалистами колоний и стран, всех зависимых стран против международного империализма»²⁴⁵. Сказанное имеет прямое отношение к тем принципам, которые определили новую коминтерновскую политику в Китае. В ее основу была положена особая теория антиколониальных революций, к формированию которой Ленин вплотную приступил летом 1920 года, накануне II конгресса Коминтерна.

Существо этой концепции сводилось к следующему: социальное освобождение трудящихся масс отсталых в промышленном отношении колониальных и полуколониальных стран Востока, основную часть населения которых составляет полупатриархальное и патриархальное крестьянство, немыслимо без предварительного свержения господства в этих странах иностранного империализма. Вследствие этого революции на Востоке, в том числе в Китае, являются не социалистическими, а национальными. В ходе этих революций местные коммунисты, вдумчиво относясь к национальным устремлениям широких масс (без чего вообще невозможно превращение коммунистических организаций восточных стран в настоящие партии), обязаны поддерживать буржуазные освободительные движения колониальных и зависимых наций. Именно в этих движениях, а не изолируя себя от них, коммунисты должны были взять на себя роль руководителей масс. Тем самым они обязаны были превратить национальные выступления в буржуазные революции нового типа, стараясь посредством пропаганды идеи советов эксплуатируемых придавать им как можно более демократический характер; там же, где только позволяли условия, они должны были немедленно делать попытки к созданию советов трудящегося народа, переводя свои страны на путь некоего «некапиталистического развития»²⁴⁶.

Разъясняя эту концепцию с трибуны II Всемирного конгресса Коминтерна, Ленин особое внимание обращал на временность нового курса, подчеркивая, что он носит чисто тактический характер. По его словам, выходило, что большевики, признавая национальный характер революционного движения на Востоке и поддерживая восточных национал-революционеров в их борьбе против империализма и феодальной реакции, вместе с тем будут делать все от них зависящее, чтобы при случае помочь своим коммунистическим организациям в этих странах свернуть головы этим националистам. Он утверждал, что коммунисты должны оказывать поддержку буржуазной демократии стран Востока лишь в том случае, если ее представители являются действительно национальными революционерами, не препятствующими коммунистам в воспитании и организации в наиболее революционном (фактически коммунистическом) духе крестьянства и широких масс эксплуатируемых, в поддержке их борьбы против помещиков и всяких проявлений феодализма, а также в безусловном сохранении самостоятельности пролетарского движения даже в зачаточной его форме. Ленин даже говорил о том, что, если буржуазные демократы будут чинить коммунистам препятствия в укреплении их организаций и в осознании их особых задач, задач борьбы с буржуазно-демократическими движениями внутри их наций, то в этом случае коммунисты обязаны будут бороться против реформистской буржуазии²⁴⁷. Иными словами, поддерживать-то мы национал-революционеров будем, но только в том случае, если они не будут мешать нам организовывать массы на борьбу против этих же самых национал-революционеров!²⁴⁸

Все это Маринг попытался донести до собравшихся, сделав упор на том, что политика большевиков в Китае должна быть гибкой. Однако речь Маринга не произвела никакого впечатления на делегатов. Первым сторонникам коммунизма в Китае было чрезвычайно трудно осознать необходимость одновременного постижения как теории классовой борьбы пролетариата против буржуазии, так и концепции антиимпериалистического сотрудничества. Коммунизм манил их главным образом своей революционностью, романтикой классовых битв, эгалитарными идеалами.