Марафон длиной в неделю
Шрифт:
— Среди наших, говорите?.. — повторил раздумчиво. — То есть гитлеровские шпионы?
Бобренок увидел, что Толкунов делает ему предостерегающие жесты, — опустил веки в знак того, что заметил их и берет всю ответственность на себя.
— Да, на узле завелись шпионы, — подтвердил Бобренок. — Или их пособники, собирающие информацию и передающие ее агентам.
— Нет разницы, — резонно заметил Будашик. — Главное — помогают фашистам.
— Должны их обезвредить.
— А как же! И хотите, чтоб мы подсказали?..
— Надеемся на вас.
Будашик помолчал. Затем сказал не совсем решительно:
— Сомнительное это дело, товарищи офицеры. Как-то неудобно на людей наговаривать.
У Бобренка вдруг пролегли две жесткие морщины от носа до уголков губ. И он ответил жестко:
— Вы, когда песок в буксы сыпали, оглядывались? Ведь знали: в случае чего — расстрел. Вас бы подручные фашистов не пощадили!
— Еще бы!
— А вы: наговаривать...
— Так... — Будашик сплел загрубевшие пальцы, сжал их. — Пишите, прошу я вас, только по совести проверьте. Тут я полагаюсь на вас, фашисты бы сразу всех к стенке, а теперь ведь наша власть, значит, справедливая, и без проверки никак нельзя.
— Проверим, и как следует, — пообещал Бобренок.
— Пишите, Вовчик Степан Никитич, помощник машиниста, он к нам из Дрогобыча перешел, там, говорят, немцам лизал... Брат у него был в эсэсовской дивизии. Ну, брат — еще не доказательство, но Вовчика этого, слух прошел, гитлеровское начальство уважало, а оно знало, кого уважать. К тому же поговаривают, брат его где-то тут поблизости обретается.
— У бандер?
— Где же еще?
Бобренок краем глаза увидел, как зашевелился Толкунов: что ж, капитан понял — сообщение из важных.
— А вы за этим Вовчиком ничего не замечали? — поинтересовался майор.
Будашик удивленно пожал плечами:
— Если бы заметили, товарищ офицер, не молчали бы.
Бобренок сообразил, что допустил ошибку, и дал задний ход:
— Но бывает ведь и такое: нет ничего конкретного, то есть прямых доказательств, однако косвенные свидетельствуют...
— Не возьму грех на душу, мы с этого Вовчика сами глаз не спускаем. При немцах он машинистом был, теперь помощником, работает вроде нормально.
Бобренок хотел объяснить, что вражеские агенты, как правило, все работают хорошо, знают, что завоевать доверие у нас можно лишь добросовестным трудом, однако воздержался: не было времени на долгие разговоры, каждая минута на счету, и, кто знает, может, именно сейчас Вовчик передает информацию связному, чтобы вечером гитлеровский радист вышел в эфир с шифровкой о передвижении через Стрыйский железнодорожный узел эшелона с новенькими Т-34.
— Так, — сказал сухо, — прошу дальше.
— А дальше — Хвостяк. Петр Петрович Хвостяк, токарь деповский, нас уже расспрашивали о нем, да ничего о Хвостяке мы вашим товарищам сказать не могли. Зачем говорить, если доказательств нет? Вам первому признаюсь: есть подозрение, стучал он фашистам на нас, и кроемся мы от него давно. Женщины говорили: Хвостяк во время оккупации по ночам что-то домой корзинами носил, вероятно, продукты. Думаю, так оно и было, времена ведь голодные, а, он всегда откормленный. И кое-кто замечал, он с начальником депо спелся, тот иногда вызывал Хвостяка к себе, нечасто, конечно, но все же в глаза бросалось.
— Проверим, — и на этот раз пообещал Бобренок.
— Третий — Иванцив Николай Михайлович. Машинист. Пожилой уже, в Стрыю живет, а все родственники в пригороде. Сыновья его куда-то исчезли, трое сыновей, при немцах двое полицаями служили, третий еще раньше куда-то делся, люди говорят, на фашистов работает. Этот Иванцив — кулак, он за копейку глотку перегрызет, жена овощами торгует, дом — два этажа, такому при любой власти неплохо живется. Сыновья небось с немцами ушли, а может, в лесах поблизости где-то крутятся. Все может быть, однако и оговорить могу этого человека, простите, но не люблю его, вот уже и наклепал на него, нехорошо это.
— Бросьте, — резко оборвал Будашика майор, — не до извинений тут, и мы благодарны вам.
— Еще раз прошу, проверьте внимательно... У вас все? А то там паровоз стоит, он без меня не выйдет.
Бобренок крепко пожал слесарю руку, ощутив сильную и огрубевшую его ладонь, посмотрел Будашику вслед и увидел: комендант что-то записывает на чистом листке бумаги.
— За всеми этими типами — надзор, — обратился он к коменданту. — Сможете организовать?
— Конечно.
— Связи... — сказал Толкунов. — Особенно — их связи. А если ни с кем не общаются, то ничего и не делают...
— Ага, я понимаю это, — кивнул комендант.
— Вызовите, капитан, коменданта города, — попросил Бобренок. Тот закрутил ручку телефонного аппарата, а майор стоял и думал: возможно, никто из троих, названных Будашиком, не имеет отношения к переданной в эфир шифровке: вполне вероятно, на отрезке железной дороги Львов — Стрый, может, и дальше, до Сколе, действует мобильная группа гитлеровских агентов, не задерживающаяся долго на одном месте. Не исключено, что следующее сообщение будет передано из Дрогобыча или Самбора, кто его знает откуда, скорее всего, снова из Львова, там на железнодорожном узле можно разведать все, надо только иметь надежных информаторов.
Сейчас они с Толкуновым ищут шпионов в Стрые. Вон какую деятельность развернули, а тут уже небось давно нет ни одного агента, и все усилия, извините, коту под хвост.
Эти невеселые раздумья майора прервал комендант. Подал Бобренку трубку, сообщив:
— Подполковник Козлов на проводе.
— Не зарегистрированы ли, подполковник, в последнее время чрезвычайные происшествия? — спросил Бобренок. — Или просто случаи?
— Пьяные драки с поножовщиной вас, наверное, не интересуют?
— Нет. Все? — спросил майор.
— Убит шофер «студебеккера».
Бобренок насторожился. Возможно, гитлеровские агенты нуждались в транспорте?
— Где?
— По дороге на Николаев.
— Точнее?
— На восемнадцатом километре.
— Там лес подходит к дороге?
— Впритык. И шофер убит на опушке.
— Как?
— Ударом ножа в спину.
— Как узнали?
— Крестьянин пас корову и увидел. Добрался до разъезда, откуда и позвонили.
— Минуточку... — Бобренок достал карту из планшета, сверился с ней и спросил: — На разъезде поезда останавливаются?