Марблит. Стеклянный город
Шрифт:
Она почему-то подумала про трибуну. Если есть Мэр, как она краем уха слышала из разговоров, то должна быть трибуна, с которой оный Мэр зачитывает свои указы. Она устроила альбом для рисунков удобнее под мышкой и решительным шагом направилась к темнеющему в рассветных сумерках полотну.
«Было бы забавно, если бы трибуна тоже была из стекла», – подумала Бритт, наблюдая свое отражение в крупных мозаичных плитках, которыми была вымощена площадь.
Здесь определенно очень, очень, очень сильно любили стекло. Иначе сложно было объяснить страсть к витражам и мозаике и пренебрежение простым, проверенным временем крепким булыжникам.
Широкое
Бритт громко охнула и отшатнулась, попав в чьи-то крепкие объятия.
– Леди, позволите узнать причину вашего испуга? – вкрадчиво прошептал голос в самое ухо.
– Т-т-там… лицо! – выдавила Бритт, чья натура, впечатлительная, как у многих истинных художников, легко дорисовывала собственной фантазией любые намеки реальности.
– Лицо наверняка расположено на голове, а голова – на плечах, а стало быть, и бояться не стоит, – неизвестные руки отпустили плечи Бритт.
Человек обошел ее со стороны, давая себя рассмотреть. Одет он был чудно: в старомодный длиннополый пиджак нежного зеленого цвета, фиолетовый галстук, расписанный часами и звездами, а в глазу у него торчал настоящий монокль.
– А вы кто? – осторожно спросила Бритт.
– Я? – Человек крутанулся вокруг своей оси. – Мое имя Дроссельфлауэр. Дрос-сель-фла-у-эр. Почти как Дроссельмейер, только у меня в имени есть цветы, и я – знаете – просто терпеть не могу кукол! Особенно всяких щелкунов.
– Меня зовут Бритт, – поспешила Бритт восполнить недостаток вежливости, который начинала ощущать со своей стороны.
Дроссельфлауэр рассеянно улыбнулся.
– Красивое имя, ни мужское, ни женское, скорее английское, – пробормотал он. – Так вернемся к тому, что вас испугало. Разрешите показать?
Бритт заинтригованно кивнула. Дроссельфлауэр ухватился за тяжелый позолоченный шнур, которого Бритт не видела раньше, и с силой дернул вниз. Ткань медленно опустилась на землю, надуваясь, как парашют, открывая взгляду величественную старинную карусель.
Все в ней поражало воображение: размеры диковинных животных под позолоченными седлами, мощные столбы, поддерживающие фигуры на весу, гигантский купол, расписанный яркими звездами… Фантасмагорические фигуры выступали из туманной дымки и высились над Бритт, поднимаясь над ее головой. Чтобы подняться на карусель, надо было воспользоваться лесенкой. Другие же наоборот – дремали, точно верблюды, преклонив колени, почти на уровне ее роста. У одной фигуры Бритт увидела глаза, что напугали ее. И поняла, наконец, что было не так. Дело было в этом лице – человеческом, на звериной морде. И вовсе не лошади и верблюды кружились под веселую музыку в карусели. Крылатый сфинкс, единорог, вепрь, и огромная змея с витой бородой – вот кто это был. У всех, кроме сфинкса, были открыты глаза – и это пугало еще сильнее.
– Неплохо, да? – спросил Дроссельфлауэр,
Он похлопал сфинкса с человеческим лицом по фиолетовому боку. Бритт захотелось сию же секунду нарисовать его руки: тонкие, с длинными пальцами, затянутыми в светлые замшевые перчатки.
– Меня напугало… лицо. Очень живое.
– Да, такова природа стекла. При необходимости оживит все, что угодно, но придаст ему мертвый вид!
Бритт присмотрелась. Глаза фигур были все до единого выполнены из стекла.
– Здесь, что же, все из стекла? – выпалила она.
Дроссельфлауэр рассмеялся.
– По большей части. Такой уж город! Что стоит изобрести неразбиваемое стекло крепче алмаза, и не использовать его в быту? К тому же цветные стеклышки это так красиво…
Глаза его подернулись мечтательной дымкой.
– Я хочу нарисовать их, – прошептала Бритт.
– Так нарисуй. Что тебе мешает?
– Я не знаю… Как передать эти цвета.
Небо окончательно прояснилось, и солнечные лучи добавили стеклянным фигурам оттенка и глубины. Они мерцали и переливались, как мерцает и переливается морская вода на глубине.
– Ничего не мешает попробовать, – шепнул ей на ухо Дроссельфлауэр.
Бритт заворожено кивнула.
Скинув шарф прямо на землю, она принялась обустраивать рабочее место. Ей уже много лет не требовалось удобство для творчества: она рисовала где угодно, где застал порыв, и привыкла сидеть и на обледенелых перилах, и на грязной земле. Чистая мозаичная мостовая казалась подарком судьбы. Разве что шарф для тепла скинуть вниз: все-таки земля промерзла за холодную ночь.
Альбом для рисования Бритт разложила на коленях, сложив ноги по-турецки. Карандаши, фломастеры и цветные мелки появились из глубины ее необъятной сумки; из этой стройной баррикады, похожей на армию готовых к бою солдат, Бритт выбрала свой любимый карандаш, который использовала для ночного неба, и сделала первый штрих.
Дымчато-сиреневый бок сфинкса начал проступать на белом плотном листе.
Глава 6.
В условленное время Меган, Хью и Бритт встретились у дверей кафе «Цветочный сон».
Меган пришла первой и мерзла, пританцовывая у дверей, спрятав руки в карманы. Пока ждала остальных, рассматривала обстановку. За закрытой дверью кафе (конечно же, витражной, с узором из красных и зеленых стекол в виде диковинных цветов) виднелись деревянные столики и стулья с мягкими подушками на сиденьях. Должно быть, хозяева кафе заботились о тепле и удобстве гостей. Столиков в это время года на улице не было, однако небольшая веранда была украшена цветами, развешанными в красивых кашпо. Меган не удержалась и потрогала одно из них за листик: растение было настоящим.
– Не надо трогать цветы! – раздалось за ее спиной. – Ты можешь повредить их, и они погибнут.
Меган обернулась.
Бритт стояла позади нее, прижимая к груди альбом для рисования. Рюкзак повис у нее на локте, шарф огибал шею в один оборот, волосы растрепались, а на лице застыло мечтательно-восторженное выражение художника, получившего в свое распоряжение на время всю красоту мира. Правда, его немного портило колючее выражение глаз, которые Бритт не спускала в руки Меган – пока та не вернулась в карман.