Марджори в поисках пути
Шрифт:
— Я ошибаюсь, — сказала Маша, — или действительно всегда идет дождь, когда мы встречаемся с тобой? Помнишь твое окончание колледжа? Я ожидала увидеть, что Ной и его ковчег проплывут тогда мимо Крафта.
— Кажется, это было сотню лет назад, — сказала Марджори.
— Прошло только чуть больше года.
Марджори глубоко вздохнула.
— Я знаю. Только чуть больше года.
Им принесли коктейли. Маша сказала:
— Я все еще вижу Ноэля, в шляпе, с которой капает вода. А потом у Крафта — заказывающего салат из груш и деревенского сыра, и говорящего, что это в наказание.
Она помолчала. Марджори прикурила сигарету и потянула коктейль. Маша забарабанила пальчиками левой руки по столу, и бриллиант сверкал
— Дорогая моя, иногда я думаю, какая я была больная, болтая в тот день, — разве нет? Конечно. Год назад я еще собиралась стать главным покупателем в «Лэмз», а потом когда-нибудь театральным продюсером и все такое. Ну, ладно. Все это несбывшиеся мечты.
Она подняла свой бокал и выпила.
— Маша, ты не можешь сожалеть, что оставила нудную работу в универмаге. О, она ужасна.
Марджори рассказала Маше о своей недолгой работе продавщицей и смеялась от всего сердца, описывая мистера Мередита.
Лицо Маши стало серьезным, и она уставилась в окно на дождь.
— Я не могу сказать, что сожалею об этом, сладкая, нет. Ни о том, что я нашла настоящего возлюбленного, такого, как Лау, захотевшего забрать меня оттуда и ухаживать за моими стариками. Но откровенно говоря, я была готова для Лау, когда встретила его. Я пробовала на протяжении двух лет в «Лэмз». Не пошло. Высокий коэффициент умственного развития — это наркотик на рынке, ты знаешь это? Он только делает тебя непригодным для большинства работ, которые состоят на девяносто процентов из выполнения снова и снова какой-то скучной операции. Конечно, ты говоришь себе сначала, что ты не блещешь в этой черной работе, поскольку создана, чтобы быть на лучшем счету, и как только достигнешь вершины, ты им покажешь. Ты говоришь это себе и слышишь, как дюжина дураков, неудачников и бездельников вокруг тебя говорит то же самое беспрерывно. Тогда что? Тогда ты говоришь себе как можно дольше, что ты совсем другая. Я не знаю. Я, конечно, честолюбива, но я никогда не могла очень долго обманывать себя. У меня ушло немало времени, чтобы выяснить, для чего я вообще существую, но долго или коротко, я не поняла этого.
— Маша, ты…
— Я очень далека от жалости к себе, сладкая. Но я держала мои маленькие глаза-бусинки открытыми. Я постепенно узнала, что большие тузы главным образом работают в два раза тяжелее и вдвойне тщательнее в скучных мелочах, чем мелкая сошка. Это большое открытие, крошка. Я не знаю, когда, черт возьми, пришла идея этим большим шишкам просто сидеть на своем стульчике и принимать решения пару часов в день, а в остальное время играть в гольф, пить шампанское и заниматься прелюбодеянием. Я говорю тебе, для каждого шага вверх по лестнице необходимо больше работы и больше внимания к мелочам, и тогда больше шансов очень скоро превратиться в большого толстого болвана. У меня был шанс. Я провалила его с громким треском. Не обращай внимания на мелочи. В цветном кино, могла бы ты сказать, всегда розовая последняя картинка и никогда нет скучных промежуточных деталей. О, будучи мальчиками-помощниками босса, мы все знаем это. Но при прочих равных условиях, я клянусь Богом, большинство из тех, кто является большой шишкой, является прежде всего рабочей лошадкой, а во-вторых — прикладной арифметикой ко всему в этом проклятом мире, и они никогда не делают ошибок в сложении и вычитании. А мне всегда была противна арифметика, так же, как и моему дорогому, чудесному, никуда не годному отцу. Конец Маши Зеленко — рожденной для карьеры женщины, предмету зависти двух континентов, носящейся между Нью-Йорком и Парижем в качестве вершителя судеб высокой моды. Зовут ее теперь миссис Лау Михельсон, и мне нравится это имя. Давай еще выпьем.
Две девушки сидели и курили, заглядываясь на проливной дождь. Когда принесли коктейли, Маша сказала:
— Я, конечно же, надеюсь, что шоу Ноэля будет хитом.
—
Маша добавила:
— Я не просто хочу быть любезной. Лау вложил туда деньги.
— Неужели?
— Не много. Пару тысяч. Миссис Лемберг — клиентка Лау. В данный момент шоу кажется прелестным, должна я сказать. Мне нравятся песни, особенно «Почему ты выглядишь такой смущенной?».
— Кто эта миссис Лемберг?
— Разве ты не знаешь?
— Маша, я не видела Ноэля с… о, даже не знаю, с прошлого марта, апреля.
Маша улыбнулась.
— Я пару раз упоминала твое имя на репетициях. Он меня не поддержал. Просто живо переходил на что-то другое. Но его лицо немного менялось, малышка, если тебе это интересно.
— Мне неинтересно, и я уверена, что ты ошибаешься.
— Он шляется с высокой молчаливой рыжей из хора.
Марджори надеялась, что ее лицо не выдает, как ударяют ее эти слова.
— Всего ему хорошего, и рыжей тоже. Он знаток девушек из хора. Это как раз то, что ему нужно. Дает ему больше власти.
Ты сумасшедшая: ему с ней скучно, — сказала Маша. — Я знаю, что ему нужно. Но это не мое дело. Извини, что сую нос.
— Все нормально. Кто эта миссис Лемберг?
— Она субсидирует шоу. Неужели ты действительно не знаешь ничего из этого? О, прекрасненько, вот еда. Если называть едой эту отвратительную кучу сухой травы. Я бы хотела ее поджечь. А этот поросенок — общипанный цыпленок и рис! Подожди, пока я благополучно выйду замуж, малышка. Веселая Маша, звезда причудливого шоу, четыреста фунтов дрожащей женской красоты… Но насчет миссис Лемберг… Боже, я бы глаз отдала за одну ложку майонеза в этих зеленых отбросах. Но я не могу, просто не могу. С моей паршивой гормональной системой я раздуюсь, как бочка, прямо у тебя на глазах.
Марджори проговорила:
— Ну, ладно, а что же насчет миссис Лемберг…
Маша наконец-то рассказала ей с озорной усмешкой. Миссис Лемберг была старой подругой матери Лау Михельсона, тоже богатой вдовой. Большинство ее денег было вложено в многоквартирные дома в Бруклине, которые раньше были во владении миссис Михельсон, а сейчас во владении Лау. Миссис Лемберг познакомилась с продюсером «Принцессы Джонс» Питером Феррисом в «Пальм Спрингс». Этот красивый молодой актер и администратор сцены подружился с Ноэлем в Голливуде и уговорил миссис Лемберг вложить деньги в постановку. Она всегда советовалась с Лау в решении трудных вопросов в бизнесе, и она позвонила ему во Флориду насчет шоу.
— Естественно, когда я услышала, что это пьеса Ноэля Эрмана, я запрыгала, — говорила Маша. — Я накинулась на Лау с рассказом о талантах Ноэля, и он позвонил миссис Лемберг о тот же вечер и сказал, чтобы та действовала, как будто она сама играет на Бродвее. А я заставила его купить маленький кусок шоу, так, на счастье. Сейчас Лау так злится насчет этого, что не может сидеть на месте. Он все время говорит, что только теперь начал жить. На репетициях он похож на ребенка лет шести в цирке — да, да, именно так, малышка. Какой маленький мир, да? Если бы мне когда-нибудь приснилось, что настанет день, когда я помогу Ноэлю Эрману поставить его первое музыкальное шоу… Самые сумасшедшие вещи случаются, если ты долго живешь, не правда ли?
Марджори покачала головой, улыбаясь, но ничего не сказала.
— Я иду отсюда на репетицию. Пойдем вместе, — сказала Маша.
— Извини. У меня сегодня вечером миллион дел.
Этих мелочей слишком много, думала Марджори. Маша Зеленко (из всех людей на свете именно Маша Зеленко) занимается постановкой «Принцессы Джонс» и может приходить на репетиции. Почему она стремилась стать актрисой? Что хорошего было в том, чтобы спонсироваться миссис Лемберг, и быть восхваленной Машей Зеленко ее маленькому седовласому жениху Лау Михельсону? Казалось, от театра исходит романтический ореол. Она порылась в своем кошельке.