Марджори в поисках пути
Шрифт:
— Ладно, Ноэль, ты действительно думаешь, что американский народ — это сборище проклятых Богом дураков, или нет? И постарайся для разнообразия быть честным, вместо того чтобы проявлять находчивость и остроумие. Может быть, это важно.
Ноэль сделал паузу, и в эту минуту лицо его было серьезнее, чем обычно. Потом он медленно сказал:
— Мой ответ — да, я так думаю, хотя в Америке не больше дураков, чем в любой другой стране. Бог сотворил человечество со средним коэффициентом умственного развития — 100, и вы, Сэм, не можете не признать, что это примерно на двадцать пунктов ниже…
— Что, черт возьми, ты знаешь о Боге, и какой еще, к черту, коэффициент умственного развития? — отрезал Ротмор. — Ты думаешь, что коэффициент умственного развития — это нечто реальное, в действительности существующее,
— Вы — закоренелый антиинтеллектуал, Сэм, это не новость.
Ротмор воинственно повернулся к Марджори:
— И я говорю эпитеты! Кто прав, Марджори?
— О Господи, не втягивайте меня в ваш спор. Этот рисовый пудинг — необыкновенный, мистер Ротмор. Я не пробовала ничего более вкусного.
— Отложите ложку и давайте поговорим. Посмотрим, что у него за девушка.
— Хорошо! — Она бросила взгляд в сторону Ноэля. — Я всегда думала так же, как думает об этом Ноэль, — я имею в виду то, что, по правде говоря, я тоже предпочитаю иностранные фильмы, мистер Ротмор. Но я должна сказать, вы представляете вещи в несколько ином свете. Хотя бы людей; в конце концов, может быть, они решили, что хотят серьезные вещи читать в книгах, а легкие — конфетки, как вы выражаетесь, — смотреть на киноэкранах. Это — то, о чем я раньше никогда не думала. — Она обратилась к Ноэлю, который угрюмо наблюдал за ней: — Конфетки нехороши для тебя и тебе подобных, но люди едят их тоннами, и им это нравится. Он говорит, что европейцы продолжают делать серьезные фильмы, а люди в их же собственных европейских странах по-прежнему ходят на американские конфетки. Может быть, это означает, что кино как вид искусства — в действительности изготовление конфет? Раньше мне никогда это не приходило в голову.
Ротмор, вдохнув несколько глотков воздуха, взглянул на нее и засиял улыбкой:
— О Боже, дитя мое. Вы по крайней мере слушаете старого дурака. — Он сказал Ноэлю: — Она — одна из тысячи. Женись на ней.
— Почему, потому что она обманута банальной софистикой, в которую вы сами даже не верите? И вы называете это триумфом? Ей двадцать один год.
— Она сообразительнее, чем ты, мой мальчик, — Ротмор засмеялся гортанным смехом. — Если бы ты только знал. — С торжествующей усмешкой он зажег сигару.
— Послушайте, почему вы не уволите меня, Сэм? Я с вами совершенно не согласен ни в одном практическом существенном вопросе. Я буду всегда продолжать рекомендовать книги типа «Дым над Этной», поскольку верю в это, и что бы вы ни сказали…
Ротмор ткнул его в грудь пальцем.
— Теперь послушай меня, сынок. Я пытался убедить руководство в главном офисе по поводу книги «Дым над Этной», когда ты еще ходил в пеленки. И, по сути дела, можно точно сказать, что есть возможность создания картин и того, и другого жанра. Если ты, не увеличивая бюджет, находишь верные места для показа фильмов в крупных городах, ты сможешь хорошо проявить себя, работая с картинами, рассчитанными на небольшую аудиторию. И мы делали и делаем это. Но это действительно очень небольшая часть нашего бизнеса. — Он ударил по столу. — Мы должны поставить местным зрителям и в близлежащие маленькие города три тысячи фильмов в год, ты когда-нибудь это поймешь? Это наша работа. Хоть одна страна когда-нибудь производила три тысячи хороших книг в год, или три тысячи хороших пьес, или вообще три тысячи чего-либо хорошего? Твоя же, черт возьми, работа как литературного редактора — находить сырье для завода, развлекательные брошюры и прочую ерунду, годную к употреблению, и можешь сколько угодно презрительно фыркать по поводу этой халтуры! И мне не нужно говорить, что «Дым над Этной» — хорошая книга. Неужели ты думаешь, я не умею читать? Когда ты усвоишь эту элементарную вещь, то,
Ноэль холодно ответил:
— Это было вашей идеей, Сэм, не моей, — втянуть меня в это дело, и вам еще предстоит доказать, что эта идея была хорошей. Вы не сможете переделать меня по своему образу и подобию. Если я полезен вам такой, какой есть, то это другое дело.
— Вы видите, — сказал Ротмор Марджори. — Вот так. С этим парнем когда-нибудь можно определенно получить невроз, ведь говорить с ним — все равно что наталкиваться на каменную стену. Весь интеллект испаряется, и ты…
— Естественно, несогласие с вами ведет к неврозу, — сказал Ноэль.
— Почему вы беспокоитесь о нем? — спросила Марджори. — Я влюблена в него. Я привязана к нему.
Ротмор задымил своей сигарой и из-под тяжелых век пристально посмотрел на Марджори.
— Марджори, в этом мире так мало таланта, что, когда ты видишь его, то хочешь, чтоб из этого что-нибудь вышло, в этом все дело. Я видел много молодых людей, которые приходили и уходили. В Ноэле что-то есть, и вообще он — обаятельный дуралей, и если бы его можно было исправить, думаю, он стал бы настоящим кладом для «Парамаунта» и меня. Но на сегодня…
— Надеюсь, ты поняла суть, — сказал Ноэль Марджори. — Сэм стал членом клуба по спасению Ноэля от самого себя.
Ротмор посмотрел на Ноэля, покачал головой и жестом попросил принести счет.
— Иногда я сомневаюсь, — шепотом проговорил он.
Он попытался убедить их сесть в свой лимузин, сказав, что они смогут сегодня вечером воспользоваться его машиной и шофером, после того как завезут его домой. Но Ноэль и слушать не хотел об этом. Старик тяжело влез в длинную черную машину. Когда его шофер уже собирался захлопнуть дверь, Ротмор, зажав в зубах сигару, наклонился вперед и сказал Ноэлю:
— Твой отчет о романе «Красная книга» вполне хорош. Я дозвонился до Побережья. Они сделали заявку. Двенадцать тысяч.
Довольно мрачный взгляд Ноэля исчез в оживленной усмешке.
— Почему же вы не сказали это немного пораньше, вы, старый садист?
— Два других твоих отчета — неплохие, но о них я хочу еще немного подумать. Ты потихоньку учишься. — Он взглянул на Марджори, потом на Ноэля, и глубокие морщины, спускающиеся вокруг рта, смягчились в улыбке, выражающей одобрение, которое он старался скрыть. — Может быть, у тебя будет все хорошо. Спокойной ночи. Спокойной ночи, Мардж.
3. Седер
Когда миссис Моргенштерн предложила пригласить Ноэля и его родителей к седеру, семейному ужину в канун еврейской пасхи, Марджори подумала, что это была ужасная идея. Поразмыслив, однако, она решила, что в этом определенно есть какой-то здравый смысл.
У Ноэля дела в «Парамаунте» шли хорошо, их отношения с каждой неделей становились все более близкими и многообещающими, и ей показалось, что для его и ее родителей настало время предстать друг перед другом. Она также подумала, что Ноэлю лучше было бы увидеть ее семью и познакомиться с корнями ее религии. Когда ей было четырнадцать-пятнадцать лет, она ненавидела седеры, бар-митцвы и все остальное, и ей доставляло удовольствие шокировать своих родителей атеистическими разговорами. Однако в последние годы она находила седер по-своему привлекательным и хотела посмотреть, какова будет его реакция. Многочисленные праздничные ритуалы и символы еврейской пасхи — маца, хрен, четыре кубка вина, колотые орехи и яблоки, яйца, сваренные вкрутую в соленой воде, огромный бокал вина для пророка Илии — все это вместе со старыми семейными песнями и ежегодными, всегда в одно и то же время, шутками на иудейской службе вызывало в ней какое-то пленительное горько-сладкое чувство ностальгии. И кроме того, было в некотором смысле забавно встретиться с семьей раз в год и узнать, кто из кузенов и кузин женился и вышел замуж, и увидеть новых, недавно родившихся детей, и удивиться, как быстро растут старшие дети. Конечно, это был риск, седер мог не понравиться Ноэлю и его родителям и привести их в уныние. Но она не думала, что это был большой риск, и в любом случае она была готова рискнуть.