Марджори в поисках пути

Воук Герман

— Что ж, я все собирался с тобой поговорить. — Он принял две капсулы, влез в темно-бордовый халат, лежавший на кровати, закурил сигару, налил себе бренди и устроился в кресле напротив нее. За это короткое время он поразительно быстро пришел в себя. Лицо вновь приобрело прежний цвет, рука твердо держала сигару, а пальцы другой руки мирно покоились на подлокотнике, не барабаня, и совсем не дрожали. Он произнес: — Я, должно быть, испугал тебя на целый год вперед, — и тон его был дружелюбным и ровным.

— Я немного беспокоюсь о тебе, — ответила Марджори. — Боюсь, что ничего не смогу с собой поделать…

— Я не наркоман, Марджори. Я просто привык жить

с очень нестабильной нервной системой. — Он взглянул на нее и рассмеялся. — Ты скептик. Я тебя не виню. Мы, американцы, всегда неодобрительно относимся к любому, что облегчает жизнь, — от обезболивания при родах до выпивки. Мы переняли это у пуритан. Не могу понять, как мы могли примириться с сигаретами. Думаю, помогла реклама. Мы не курим табак, мы курим хорошеньких девушек с рекламы. Знаешь, чувственный китаец выкуривает двадцать трубок опиума в день, и мы считаем его восточным дегенератом, но, поверь мне, он проживет дольше и будет счастливее, чем житель Штатов, выкуривающий две пачки в день.

Иден зевнул, улыбнулся в извинение и принялся рассуждать о традиционных наркотических травах и их свойствах, а также о синтетических наркотиках, получаемых из холодной смолы. Его знания были обширными, и на время это заинтересовало Марджори. Конечно, она ждала объяснения его ужасному приступу паники, думая, что этот разговор — только отсрочка, пока он не соберется с духом.

Но он продолжал разговор в том же духе, спокойно и многословно, и ей слегка захотелось спать. Он достал с прикроватного столика объемистый том «Анатомии и меланхолии» и стал читать вслух длинный отрывок на староанглийском языке о наркотических растениях. Что было дальше, она и сама не знала. Открыв глаза, Марджори увидела, что сквозь иллюминатор шел голубовато-серый свет, а она лежала на кровати, все еще в вечернем платье, прикрытая своим пальто из верблюжьей шерсти и легким одеялом. Иден сидел в кресле рядом с ней и читал при свете лампы; он был свежевыбрит и одет в серый твидовый костюм, в котором был в первый день путешествия. Воскликнув: «Боже мой!» — она села. Иден рассказал ей, что она поплелась к кровати на середине чтения «Анатомии», бормоча, что ей удобнее будет лечь, и заснула через тридцать секунд.

— У меня не хватило духа разбудить тебя, все равно до рассвета оставалось только два часа. Сейчас мы должны увидеть землю. Как насчет того, чтобы подняться наверх?

Моргая и зевая, она угрюмо ответила:

— Не знаю, что больше загублено — мое платье или моя репутация. Как ты мог оставить меня здесь? Ты скотина, вот ты кто.

Но она приняла от него новую зубную щетку, умылась и привела себя в порядок. Они поднялись на шлюпочную палубу, и она с облегчением заметила, что тут и там по кораблю бродили усталые парочки все еще в вечерних нарядах.

— Еще нет и шести, — сказал Иден. — Прошлой ночью много чего случилось. Не выгляди виноватой, вот и все. Мы, возможно, самая невинная пара на корабле.

Марджори была усталой и сонной, но появление туманного зеленоватого полукруга на горизонте наполнило ее восторгом и удивлением. Она схватила Идена за руки.

— Это он?

— Да, — ответил Майкл, — Старый Свет. Перед тобой Франция. Там, за горизонтом, Париж, Эйфелева башня и, конечно, Ноэль Эрман.

20. В поисках Ноэля

Спустя два дня, все еще обескураженная неожиданными изменениями ее планов, ясным чистым днем Марджори летела самолетом компании «Эр-Франс» из Парижа в Цюрих вместе с Иденом. С помощью Майкла она узнала, что Ноэль отдыхает

в Швейцарии, и она надеялась найти его там.

Строгая прелесть ландшафта, медленно открывающегося ее взору под крылом, почти повергла ее в транс приятного возбуждения. Она не могла понять, почему в книгах по достоинству не оценена красота природы в Европе. Континент казался ей одним зеленым парком удовольствий, расцвеченным городами, как на картинках, приглаженных и ухоженных в течение веков людьми, жившими и умиравшими тут, до состояния полотен великих мастеров. То, что в этих прекрасных местах, согласно историческим книгам, происходила резня, и то, что в настоящее время там обосновались нацисты, ускользало от ее понимания. Зубчатые цепи Альп, пламенеющие и белеющие на фоне лазурного неба, зажгли в ней восторг.

Шасси самолета заскользили по посадочной полосе; после этого была суматоха на таможне, многолюдный жужжащий аэропорт, объявления на четырех языках и люди вокруг, болтающие на семидесяти; затем она и Майкл взяли такси и поехали в лиловых сумерках по залитому огнями городу, напоминающему отчасти средневековый гобелен, отчасти футуристский фильм. Все это время она оставалась в состоянии ошеломления.

Потом Марджори увидела свастику.

Она бросилась ей в глаза — огромная, позолоченная, — когда такси замедлило ход, подъезжая к отелю. Она тронула Идена за руку.

— Что это за здание?

— А ты как думаешь? Немецкое консульство. — Он был раздражен и угрюм; в это время суток он всегда был таким, даже без утомительного путешествия.

Посыльный внес их чемоданы в отель. Она не двинулась с тротуара.

— Майк…

— Да?

— Это очень глупо с моей стороны? Я хочу пойти посмотреть это консульство.

— Пойдем зарегистрируемся и умоемся, в конце концов. Потом можешь весь вечер наслаждаться видами. На меня это не действует. Я уже видел свастику.

— Ну только на минутку.

На его изможденном лице медленно появилась усталая улыбка.

— Птица и змея. Разумеется, иди, услаждай свой взор.

Они прошли по тротуару к немецкому консульству. Она уставилась на позолоченного орла и свастику на огромном медальоне над дверьми. Через некоторое время она сказала:

— Они реальные, правда? Они действительно существуют.

— О да! — ответил Иден. — Они существуют.

В ту ночь она легла спать, но мурашки бегали по спине, несмотря на снотворное, позаимствованное у Майкла Идена. За ужином не упоминали о нацистах. Он говорил о Франции, Италии, об уме и обаянии Ноэля Эрмана. Но она знала, что он заметил ее шокированное состояние, в которое ее привела позолоченная свастика. Марджори и раньше видела свастики в кинохронике и журналах; но это была первая, которую она увидела в реальной жизни.

Долгое время снотворное не действовало. Оно расслабило и согрело ее члены и успокоило нервы, но разум оставался напряженным и обостренным в темноте; в конце концов она села, зажгла ночник и закурила, перебирая в уме поразительные явления двух последних дней. И поразительнее всего было не то, что Майкл Иден как ни в чем не бывало пригласил ее лететь с ним в Цюрих, а то, что она с готовностью приняла это приглашение. Но с того момента, как она впервые увидела этого странного беспокойного человека на мостике «Куин Мэри», — по крайней мере с того момента, как она впервые заговорила с ним возле поручней, когда корабль шел вниз по Малым Морям, — Марджори стало казаться, что она навсегда распрощалась со всем знакомым и прочным в своей жизни, включая свои взгляды на приличия.