Марена и Черный Змей
Шрифт:
– Скажи-ка, когда воин умирает, какую прическу носит вдова?
– Никакую. Наследная царевна, – снова запнулась Вилена, думая, что вызвала гнев своей госпожи неправильным ее именованием. – Волосы распускают и ходят простоволосыми сорок дней.
Вдруг Марена бросила на пол деревянную шкатулку с украшениями, и та с грохотом разбилась, изукрасив мраморный пол золотыми булавками, серебряными гребнями и заколками с драгоценными камнями.
Вилена, тихо всхлипывая, продолжила расчесывать смоляные волосы царевны. Взгляд ее упал на прядь
– Оставь. Пусть все видят, чего мне стоила печать Могора.
– Да, цесаревна, – уже более уверенно ответила Вилена, решив, что правильнее обращаться к наследнице Белого трона все же именно так, после чего принесла серебряный поднос с пудрой и румянами, который Марена в гневе отшвырнула, разбив хрупкие фарфоровые коробочки, украшенные искусной росписью
– Нет! – крикнула старшая царевна. – Никаких красок. Я и так красива, правда?
Вилена упала на колени и зарыдала в голос, спрятав лицо в ладонях.
– Посмотри на меня. Красивая ли я? – тихо спросила Марена, бледная, как мертвец, и нависла над дворцовой девушкой, злобно чему-то ухмыляясь.
Вилене вдруг стало так страшно, как никогда в жизни. Не зря мать отговаривала ее идти работать прислугой в Холодный покой. «Ведьма она, кровь на войне пьет», – так говорили о старшей царевне, но девушка не верила слухам. Не могла Богиня Войны быть настолько ужасной, но теперь…
Она поверила. Своими глазами увидела, лишь бы только глаз этих не лишиться. Не смотреть на нее только, не смотреть! Иначе вороны черные прилетят, и глаза ей выклюют!
– Ответь честно. Красивая ли я? – зловеще спросила Марена, взяв за подбородок зареванное лицо Вилены.
– Нет!
– Так-то лучше, – уже спокойно произнесла царевна. – В Холодном покое всегда говорят правду. Если действительно хочешь здесь работать, то следуй одному простому правилу – не реви. Ненавижу слезы.
Последние слова Марена произнесла с ледяным спокойствием, снова превратившись в безмятежную и холодную царевну, нарисованную морозом на стекле, после чего подозвала успокоившуюся Вилену и прошептала ей на ухо:
– Отцу скажи, что я чувствую слабость и спущусь позже.
Дворцовая девушка, вытерев рукавом платья глаза, выпорхнула из комнаты, оставив Марену в одиночестве.
Убедившись, что в отражении зеркала она выглядит именно так – уставшей, слабой и уродливой, старшая царевна спустилась по винтовой лестнице в дворцовый сад и по узкой и почти нехоженой улочке незамеченной добралась до лечебницы, проскользнув через заднюю дверь в покой, где в голубоватом сиянии магического светильника беспокойно спал пленник, с ног до головы замотанный в бинты, словно прокаженный.
Жива лечила его целебной водой из священного Беледонского источника. Короста сошла, струпья зажили, но от страшной боли, которую причинила процедура, Мориан лишился чувств.
«Дивовичи так не реагируют на живую воду, – подумала старшая царевна, нахмурившись, – у него нет личной силы, да и жизненная на исходе, поэтому он так и страдает».
Внезапно Марена раскинула руки в стороны и вытолкнула из своего тела алую светящуюся сферу, пульсирующую живительным теплом, которую затем поместила в тело пленника.
Вдруг пленник забился в конвульсиях, изо рта пошла пена.
Царевна разорвала магическую связь, и передача силы прекратилась.
– Что ты натворила! – воскликнула Жива, одетая в праздничное зеленое платье, примчавшаяся на помощь больному через портал прямо из пиршественного зала. – Ему твоя личная сила не подходит! Как и моя! Святые Дивмара! Ты свои годы жизни подарить хотела? С ума сошла? Смерти ищешь? Я же просила больше не приходить сюда, пока Мориан не поправится! Ну и бардак ты учинила! Отец и мать себе места не находят. Я Вилену едва отпоила сонным зельем. Велес бледный. Перун трезвый. Леля не танцует. И ты выглядишь просто ужасно. Тебе, правда, плохо? Вид болезненный. Жуть.
Средняя царевна приложила тыльную сторону ладони ко лбу старшей сестры и облегченно выдохнула.
– Все хорошо. Холодная, как лед, значит, здоровая. Нечего здесь в одиночестве унывать. Семьи для того и создают, чтобы грустить вместе.
Жива крепко обняла застывшую, словно статую, Марену, и ласково погладила сестру по спине.
До плена старшей царевны в горах Симоро сестры крепко дружили: вместе учились колдовским ремеслам, а затем тайком пробирались в священную рощу, чтобы полакомиться молодильными яблоками. Велес присматривал за ними, и не сводил взгляда с Марены…
Вдруг резко отстранившись, средняя царевна открыла портал в пиршественный зал Белого дворца и молча шагнула в него, даже не убедившись, что сестра идет следом.
Глава 8
Пир был в самом разгаре, когда явилась Марена в сопровождении Живы.
Перун сразу поправил волосы, втянул и без того плоский живот и откашлялся, намереваясь пригласить среднюю царевну на танец.
Жива, увидев решительно поднявшегося ей навстречу первого военачальника Белой армии, впорхнула в кружок девушек и рассмеялась – так звонко и искренне, что даже Перун поверил бы ей, если бы не проследил за ее унылым взглядом, направленным в сторону Велеса и Марены.
И вот что он увидел.
Верховный главнокомандующий, изрядно набравшись вишневого вина, встретил в дверях пиршественного зала Богиню Храма Войны и, наверное, предложил ей потанцевать, но Марена, бледная, словно покойница, грозно нахмурила брови и, видимо, отказала ему.
Тогда Велес, обольстительно улыбнувшись, снял белоснежный плащ и набросил его на плечи Марены, потому что та, видимо, замерзла, хотя старшая царевна никогда не жаловалась на озноб, скорее – на жару, поэтому в ее комнате никогда не топили печь, за что светлица ее получила название Холодного покоя.