Маргарет Тэтчер: От бакалейной лавки до палаты лордов

Тьерио Жан Луи

Мэгги решила принять участие в конкурсе на получение стипендии в Саммервилл-колледже (женском колледже Оксфорда) в области химии. Почему она выбрала химию? Потому что одна из ее школьных преподавательниц, мисс Кей, пробудила в ней страсть к этой науке, потому что этот путь соответствовал настроениям практичной девушки, понимавшей, что, будучи специалистом в данной сфере, она без особого труда найдет себе работу в Соединенном Королевстве, находящемся в состоянии реконструкции после войны. Впоследствии она горько пожалела о своем выборе, потому что изучение химии было далеко не лучшим «курсом подготовки» для человека, мечтавшего заниматься государственными делами.

Но сейчас надо было преуспеть в конкурсе на вступительных экзаменах. А это было делом куда более серьезным, чем взять верх над подружками-сверстницами из Грантема. Желая затруднить доступ к своим вратам, Оксфорд требует от всех сдачи экзамена по латыни, даже

от тех, кто собирается изучать естественные науки [56] . В школе же, где училась Маргарет, как и в большинстве классических школ, латынь не изучали. Маргарет хотела пройти ускоренный курс латыни, но новая директриса, мисс Дороти Гилли, воспротивилась этому, поскольку в это время университеты Бирмингема и Бедфорда известили ее, что готовы принять «юную надежду Грантема». «Вы слишком амбициозны», — в сердцах бросает она Мэгги. Но такой грубый отказ не остановил Маргарет, которую не мог устроить скромный провинциальный университет, где она, разумеется, может стать прекрасным инженером-химиком, но всего лишь одним из многих. Она добилась от отца согласия нанять ей частного преподавателя латыни и за год достигла уровня знаний тех, кто изучал латынь пять лет. Итак, она была готова к участию в конкурсе, который состоялся в декабре 1942 года. На 200 кандидатов было всего 17 мест. Маргарет оказалась восемнадцатой, и ее занесли в «список ожидания», пообещав, что примут в 1944 году. Ей предстояло провести год впустую, и поскольку отец не мог допустить и мысли о том, чтобы содержать «бесполезный» рот, Маргарет вернулась в школу, где стала замещать отсутствующих по разным причинам учителей. Однако ей повезло: за три недели до начала первого семестра 1943 года одна из кандидаток отказалась от стипендии. И вот Маргарет отправилась в Оксфорд, самый блестящий, наряду с Кембриджем, университет королевства. Триумф был полный. Она восторжествовала над учителями, недооценивавшими ее, и над директрисой, не то тайно ее ревновавшей, не то ей завидовавшей. Маргарет не забудет обиды. Когда в 1960 году, став членом парламента, она прибудет в Грантем, где будет встречена с великой помпой, бывшая ученица сухо прервет речь мисс Гилли, увлекшейся какой-то длинной латинской цитатой.

56

Это был один из способов осуществления политики дискриминации, так как латынь была обязательной дисциплиной во всех паблик скулз, в то время как в большинстве классических школ латынь не преподавали.

Отцовское наследство

Когда 4 мая 1979 года королева назначит Маргарет Тэтчер премьер-министром, в первом же интервью, данном журналистам, она скажет: «Всем, абсолютно всем я обязана моему отцу». Стоит заметить, что как только Маргарет начала свое восхождение к вершине власти, ее в Грантеме больше не видели. Она плакала от ярости, когда лейбористы, победив в борьбе за мэрию в 1952 году, прервали политическую и общественную карьеру ее отца, занимавшего должность олдермена, хотя, по обычаю, старого первого городского советника от должности прежде не отстраняли. Альфред Робертс тогда высокомерно процедил: «Почти восемь лет я с честью носил эту мантию и полагаю, что сейчас я с честью от нее избавляюсь». Это было еще одно оскорбление, за которое она поклялась отомстить. Но вообще общалась она с отцом мало. Когда в 1970 году он умер, как гласит легенда, слушая в одиночестве по радио речь своей дочери, некоторые не слишком любезные биографы даже иронизировали над этим.

Но не следует преуменьшать влияние, оказанное бакалейщиком из Грантема на будущую «Железную леди». Он привил своей дочери любовь к труду, к экономии, научил ее понимать, что есть добро и что есть зло, и передал ей дух миссионерства.

На протяжении всей жизни Маргарет была неутомимой работягой. В то время как многие министры отдыхали, давая своему секретариату право предоставлять в их распоряжение цифры и выкладки, она долгие часы проводила в кабинете, изучая документы, чтобы сделать собственные подсчеты, которые позволяли все расставить по своим местам. Захлестнутые потоком приводимых ею цифр и деталей, многие ее противники не могли противостоять ее напору и компетентности. Она знала, что пощады дилетантам от политики не бывает, и потому работала как одержимая.

Разумеется, Мэгги не входила в число привилегированных. Она знала, что шиллинг — это шиллинг и что его надо заработать ценой пота. Она также знала, что государственные доходы — это результат труда и рабочих, и предпринимателей. Будучи родом из Грантема и выйдя из своей среды, она могла спокойно отослать к справочникам по марксизму тех «прогрессистов», что родились с серебряными ложками во рту.

Маргарет всегда будет пребывать

в твердом убеждении, что политика и мораль связаны самым тесным образом. Наперекор умонастроениям эпохи, она возненавидит релятивизм. Для нее есть добро и есть зло, есть правда и есть ложь, есть истинное и есть фальшивое, есть черное и есть белое, и в ее палитре нет места серому. Она полагала, что если кто и думает иначе, то это потому, что это человек неискренний, непорядочный, а быть может, и злонамеренный. Вот откуда склонность видеть в сопернике врага, а вернее, воплощение темных сил и грядущего Армагеддона. Такая убежденность придавала огромные силы, но в то же время была и большим недостатком, так как лишала гибкости.

Наконец, Маргарет, как хорошая дочь пастора, всегда воодушевлялась идеей миссионерства. Каждое из ее сражений будет похоже на крестовый поход. С ее приходом на Даунинг-стрит, 10, к власти «пришла пасторская кафедра с Финкин-стрит», по словам Джона Кэмпбелла, автора книги о Маргарет Тэтчер.

Глава третья

ОТ ОКСФОРДА ДО ФИНЧЛИ

Конечно, Саммервилл-колледж — совсем не Корпус-Кристи-колледж, не Бейллиол-колледж и не Крайст-Черч, самые прославленные и престижные колледжи Оксфорда, чьи стены украшены портретами премьер-министров. Это даже не Леди-Маргарет-холл, самый шикарный из женских колледжей, аристократический и в некотором роде англиканский. Саммервилл-колледж — это скромный колледж, более открытый в социальном плане, недавно созданный, а потому менее «патрицианский», чем другие, и менее религиозный.

В Оксфорде — питомнике элиты

Однако и здесь Маргарет не чувствовала себя комфортно. Она была всего лишь скромной провинциалкой, оказавшейся в гуще молодых девушек, гораздо более бойких, чем сама. В колледже она жила в такой холодной комнате, что ее можно было назвать ледяной, и жизнь ее скрашивали лишь воспоминания о доме. «Я тосковала по дому, и мне там ужасно не нравилось», — пишет она, но не говорит о том, что чувствовала себя плохо от обилия комплексов. Соученицы смеялись над ее чопорным видом, одеждой, безупречной по качеству тканей, но отвратительного покроя; хихикали они и над ее акцентом уроженки Средней Англии, и над ее внутренней напряженностью, и над ее твердостью дочери пастора, что ей, семнадцатилетней девушке, придавало вид школьной учительницы. Одна из соучениц вспоминает о ней, как о «юной девушке, немного излишне пухленькой, всегда безупречно причесанной, аккуратно одетой, церемонной <…>; когда она говорила, создавалось впечатление, что она только что вышла с урока риторики». Другая вспоминает, что Маргарет была стеснительной и чувствовала себя неловко: «Этой девушке всегда было не по себе, и она постоянно задавалась вопросом, что можно делать и чего нельзя». Разумеется, Маргарет несла на своих плечах всю тяжесть полученного ею воспитания.

Во время еженедельных торжественных обедов в колледже, куда участники должны были являться в смокингах и длинных вечерних платьях, она всегда мучилась. В столовой было три стола для студенток. Один, стоявший ближе всех к столу «для высокопоставленных особ», где сидели профессора и преподаватели, предназначался для студенток-иностранок, второй — для студенток, не получавших стипендии и обучавшихся на платной основе, третий, самый скромный, — для стипендиаток. Оксфорд постоянно напоминал ей о ее происхождении. Ее сотрапезницы были столь же нелюбезны. Правда, она постоянно надоедала им своими бесконечными разговорами об отце, которого представляла едва ли не выдающимся деятелем, хотя он был всего лишь главным городским советником в маленьком промышленном городке.

В этом университете, выглядевшем еще более ужасно из-за отсутствия молодых людей, ушедших на фронт, у Маргарет были лишь ее «старые спутники», скрашивавшие ее жизнь: прогулки в одиночестве, учеба и религиозное сообщество. В первые месяцы ее пребывания в Оксфорде, в 1943 году, общественная жизнь там была довольно бедной. Маргарет часто одна бродила по городу, вокруг Крайст-Черч-Медоу или по берегам Темзы. Ее властно влекли к себе здания, выстроенные в романо-норманнском стиле. Готическая архитектура Модлин-колледж (Колледжа Магдалины) приводила ее в восторг. Ничего общего с Грантемом! Но она сама по-прежнему оставалась в изоляции от студенческого сообщества.

Маргарет посещала Уэсли-Мемориэл-черч (Уэслианскую мемориальную церковь), коллективные уроки по катехизису и пила чай с членами методистского кружка, воодушевляемыми пастором Джильсоном. Ее даже направляли произносить проповеди в соседние приходы. Маргарет также примкнула к некоторым сообществам любителей хорового пения, стала принимать участие в спевках Хорового общества Баха и объединенного хора двух колледжей, Саммервилл и Бейллиол; она исполняла вместе с хором «страсти по Матфею», «Мессию» Генделя, «Немецкий реквием» Брамса. Короче говоря, она оставалась девушкой с Финкин-стрит.