Маргарет Тэтчер. Женщина у власти
Шрифт:
Ее высказывания в телевизионной программе «Мир в действии» вызвали целую бурю. Парламентарии-лейбористы называли ее расисткой. Министр внутренних дел Мерлин Рис обвинил ее в попытке «придать респектабельность расовой ненависти». Поношения раздавались со всех сторон. Дэвид Янг, епископ Рипонский, предостерегал ее: «Разжигая страсти и предрассудки, страхи и ненависть, которые не могут не сказаться губительным образом на нашем обществе, вы ведете опасную игру». С ним были согласны многие из ее собственного консервативного лагеря. Некоторые считали, что Тэтчер, пусть даже сама и не расистка, занимает опасно правые позиции и ни перед чем не останавливается в своем отчаянном стремлении стать премьер-министром. Она твердо стояла на своем. Обвинения в расизме она отмела как «абсолютно вздорные». Не обсуждать вопрос об иммиграции было бы, по ее словам, «совершенно нелепо» и безответственно. Она, конечно, оседлала тигра, но уверенно держалась в седле. Через две недели после интервью опрос общественного мнения показал, что популярность тори подскочила на 11 процентов:
Для Тэтчер самым поучительным в этом скандале было воочию увидеть, как члены ее партии попрятались в кусты, когда атмосфера накалилась. Слишком многим, убедилась она, не хватает смелости отстаивать вещи, которые, по ее мнению, необходимо было высказать и сделать. Тот факт, что они не соглашались с ней, не имел в ее глазах значения. Главное, они проявили себя «сырыми», то бишь мягкотелыми, и поэтому она перестала с ними церемониться. Притом расовый вопрос был только верхушкой айсберга. Иэн Гилмор, теневой министр внутренних дел, не согласился с ее призывом снова ввести смертную казнь. Он тотчас лишился своего поста и был переведен на менее престижную должность министра обороны. Уинстон Черчилль, внук лидера военных лет, не согласился с ней в вопросе о продолжении экономических санкций против Родезии. Он в мгновение ока вылетел вон. Орудуя ножом мясника, она все больше отстранялась от теневой бюрократии и собирала вокруг себя тесный внутренний кружок советников, в чьей личной преданности не сомневалась. Эта узкая группа, ее первый «кухонный кабинет», куда входили специалисты из лондонских финансовых кругов и профессионалы-менеджеры, стала составной частью ее политической организации. Большинство ее членов, как и сама Тэтчер, были целеустремленными людьми, сделавшими карьеру самостоятельно, без помощи семейных связей, доставшегося по наследству богатства или аристократического произношения.
Члены внутреннего кружка с благословения своей руководительницы любили действовать, отбрасывая бюрократические формальности и волокиту и минуя умеренных членов ее собственного теневого кабинета. Внутренний кружок производил предварительную обработку политических рекомендаций и формулировал отобранные варианты в соответствии с предпочтениями самой Тэтчер, прежде чем они поступали на рассмотрение более широкой группы руководителей. Внутренняя оппозиция чаще всего с легкостью подавлялась. «Сырому», впервые услышавшему политическое предложение Тэтчер, было трудно, если не невозможно, подыскать аргументацию, чтобы воспрепятствовать его принятию или добиться его изменения: «кухонный кабинет», состоящий из «сухих», или правоверных, уже предусмотрел потенциальные контрдоводы и подготовил ответы.
Структура внутреннего кружка давала столь ценимую Тэтчер эффективность, но ценой глубокого раскола между идеологами и традиционными консерваторами. Это не беспокоило Тэтчер. Она была готова платить эту цену. Вместе с единомышленниками «сухими» она отшлифовывала свою стратегию. Они решили, что сдвигу Каллагана в сторону политического центра лучше всего противопоставить демонстративный, вызывающий экстремизм.
В начале лета 1978 года казалось, что вот-вот будут назначены всеобщие выборы. Пятилетний мандат лейбористской партии на управление страной истекал только в октябре 1979 года, но процент опрошенных, одобряющих политику Тэтчер, начал падать. Преимуществом Каллагана была сердечная, успокаивающая, располагающая манера его публичных выступлений. Тэтчер действовала людям на нервы. Она говорила слишком резко, слишком агрессивно, без тени смягчающего юмора. Даже ее прическа, сооружение в виде пчелиного улья, покрытое лаком и похожее на скульптуру, открыто высмеивалась как символ ее жесткой непреклонности. Гордон Рис в свете приближающихся выборов порекомендовал консерваторам нанять самое популярное в Англии рекламное агентство, «Саатчи энд Саатчи», с тем чтобы оно подработало имидж партии и подготовилось к проведению предвыборной кампании. Директор-распорядитель агентства Тим Белл, энергичный и талантливый специалист по рекламе, наделенный природным политическим чутьем на высокое и низкое в политике, решил лично заняться этим заказом, что явилось судьбоносным решением для Тэтчер и для агентства.
Тэтчер знала о рекламе только одно, что она в ней нуждается Она предупредила Белла, с которым сразу же нашла общий язык, что он не должен изображать ее кем-то, кем она не является. «Если вы нарисуете портрет, который на меня не похож, и меня изберут, то тогда я не смогу делать то, что хочу, так как люди будут ждать от меня чего-то другого», — сказала она ему. Сама она могла предложить всего один конкретный совет. Во время своей первой избирательной кампании в Дартфорде четверть века назад она усвоила практический урок. Надпись на плакатах ее соперника Нормана Доддса гласила: «Доддс вновь будет представлять Дартфорд», но молодые тори приписывали на плакатах еще два слова: «Вряд ли Доддс вновь будет представлять Дартфорд». «Не делайте таких плакатов, на которых люди смогут что-то приписать», — посоветовала она Беллу с улыбкой и задорным блеском в глазах {13}.
Когда Каллаган принял решение не проводить, вопреки всеобщим ожиданиям, выборы осенью 1978 года, он фактически отложил все до весны. Психологически зима — неподходящее время для назначения выборов в Англии, особенно если она не за горами. Ведь правителей, в чьи обязанности входит назвать дату выборов, судят более строго в промозглую, холодную пору. Зима 1978/79 года оказалась для правительства сущим бедствием: Англия вступила в один из самых тяжелых периодов промышленных неурядиц, усугубляемых нараставшими крещендо забастовками, увольнениями, перебоями и закрытиями. В самой большой забастовке после всеобщей стачки 1926 года принимали участие водители грузовиков, железнодорожники, работники общественного обслуживания, шоферы машин «скорой помощи».
Антиинфляционная политика Каллагана в области заработной платы потерпела крах, после того как профсоюзы потребовали прибавок к зарплате, которые в два — пять раз превышали 5-процентный предел, установленный правительством. Пролейбористская «Дейли миррор» охарактеризовала ситуацию как вышедшую из-под контроля» и писала, что «пикеты забастовщиков душат нашу промышленную жизнь». Закрывались больницы и школы. Могильщики отложили свои кирки и лопаты. В моргах штабелями лежали покойники. На тротуарах росли горы мусора, загораживавшие проход, среди мусора шныряли крысы. Тэтчер метала громы и молнии в парламенте, но Каллаган, не имея готового решения, пытался переждать бурю. Не в буквальном смысле слова. В середине зимы он, спасаясь от уныния депрессии, уже получившей название «зимы тревоги нашей», улетел на восхитительно тропический остров Гваделупу, где состоялась экономическая встреча на высшем уровне. По его возвращении газета «Сан» язвительно вынесла в заголовок слова, которых Каллаган не говорил, но подразумевал: «Кризис? Какой кризис?» Каллаган вспылил. «У нас и раньше бывали забастовки, — огрызнулся он. — Мы и раньше бывали на грани». Многим англичанам не понравилась его позиция. Ведь большинству из них не удалось развеяться в тропиках. «Премьер-министр — идиот», — заявила без обиняков супермодель Твигги.
В марте балансированию Каллагана пришел конец: шотландские националисты и либералы, поддерживавшие правительство, отказали ему в поддержке. После ожесточенной перепалки, в которой многие дали волю своему раздражению, Тэтчер внесла предложение о вынесении вотума недоверия. «Никогда еще наша репутация в мире не падала так низко, — выкрикнула она в лицо Каллагану. — Англия теперь — страна на обочине». Когда через семь часов это предложение было поставлено на голосование, палата общин отказала правительству в доверии. Чашу весов склонил один-единственный голос: предложение Тэтчер было принято 311 голосами против 310. Каллаган потерпел поражение — впервые за пятьдесят пять лет правительство пало, не получив вотума доверия. После объявления итогов голосования в палате поднялся невообразимый шум и гам. Парламентарии-консерваторы кричали, размахивали бумагами и ликовали, но Тэтчер, воплощенное самообладание, не выражала никаких эмоций. Дома она выпила с Дэнисом бокал шампанского. Здесь, в домашней обстановке, она призналась, что ее возбуждает перспектива предвыборной борьбы. «Такой вечер, как сегодня, выпадает раз в жизни», — сказала она. Еще до того, как было допито шампанское, она созвала совещание теневого кабинета для разработки стратегического плана. «Мои войска готовы, — заметила она. — И готовы уже давно».
Утром следующего дня, когда Каллаган поехал в Букингемский дворец просить королеву распустить парламент, Тэтчер позволила себе удовольствие подольше выспаться, а затем — неслыханное дело — позавтракать в постели. В отличие от немилосердно растянутых кампаний по выборам президента в Америке, английские кампании, предшествующие всеобщим выборам, коротки, но интенсивны. После того как назначается дата выборов, около недели обычно уходит на доделывание оставшихся неотложных дел в парламенте. Сама избирательная кампания продолжается около четырех недель, причем выборы всегда происходят в четверг. Если правящий премьер-министр терпит поражение, передача власти осуществляется безотлагательно. К дому на Даунинг-стрит подкатывает мебельный фургон, и готово дело — назавтра помещение свободно. Победивший соперник немедленно приступает к исполнению своих обязанностей, а министры теневого кабинета водворяются в предназначенных им министерствах. Преемственность обеспечивают остающиеся на своих местах государственные гражданские служащие, и государственный аппарат продолжает работу без лишних проволочек. Тэтчер знала, что теперь ей не видать ни минуты отдыха до самого дня выборов, назначенных на 3 мая, до которого оставалось всего пять недель. До этого дня она должна будет работать на пределе сил: если Хиту позволительно терпеть поражение на трех всеобщих выборах из четырех, то женщине, потерпевшей поражение, партия, конечно, никогда не даст второго такого шанса. «Мне дадут возможность провалиться на выборах только один раз», — заявила она {14}.
Хотя на телевидении запрещена политическая реклама, правилами допускается ограниченное количество бесплатных партийных выступлений. Каллаган начал избирательную кампанию одним из таких телевизионных обращений. Он охарактеризовал лейбористскую партию как партию стабильности, а консерваторов — как партию сторонников радикальных перемен. Эта характеристика переворачивала с ног на голову традиционные представления об обеих партиях, но Каллаган был прав. Лейбористы стремились сохранить существующее положение; Тэтчер с ее новоявленными тори-радикалами были революционерами. Тэтчер собиралась открыть кампанию на следующий день своим собственным телевизионным выступлением. Перед тем как ехать на студию, она заглянула в Финчли поговорить со своими избирателями. Когда она находилась там, ей позвонили из Лондона. В здании палаты общин взорвалась бомба. На выезде из подземного гаража для членов парламента горит машина. В сознании Тэтчер мелькнуло: «Боже, только бы не Эйри!»