Мари из Порт-ан-Бессена
Шрифт:
Не был ли Марсель несчастнее любого другого человека в мире?
Сердце его забилось, потому что дверь начала открываться, она не распахнулась широко, а лишь приоткрылась настолько, чтобы в проеме на мгновение он мог увидеть ноги двух сидящих рыбаков, пока кто-то выходил.
Было холодно. Марсель знал, что, выжидая таким образом, он рано или поздно подхватит бронхит или даже воспаление легких, как его двоюродная сестра из Гавра, умершая из-за этого.
Он предпочел бы такой исход! Он слишком страдал! Потом его внезапно охватил гнев, и ему в голову вдруг пришла
Отступать было уже слишком поздно. Едва ли он четко различал предметы и людей вокруг себя. Человек шесть, если не больше, говорили одновременно, и он прошел дальше, разыскивая Мари и не находя ее; дошел о входа в ресторанный зал и увидел наконец свою девушку, разговаривающую с Шателаром!
Ему показалось, что она смеется. Его лицо покрывала мертвенная бледность, и он произнес, не узнавая своего голоса:
— Мари!
Он видел свое отражение в мутном стекле зеркала черной раме. Все остальное он почти не воспринимал, кроме разве платья и передника Мари, ее удивленного взгляда и нахмуренного лица.
— А скажи-ка, сынок… — послышался грубый голос.
Он повернулся в тот момент, когда его отец с трудом приподнимался со стула, еще более крупный и широкоплечий, чем обычно, с мокрыми усами и каким-то недобрым огнем в глазах.
— С каких это пор в твоем возрасте ходят по кафе?
Это говорилось для публики. Он понимал, что все смотрят на него, готовые посмеяться над происходящим.
— Не доставишь ли ты мне удовольствие сию же Минуту вернуться домой?
Но Марсель, оглушенный шумом в голове, напряженный до крайности, произнес:
— Мари!.. Я хочу, чтобы ты на минутку вышла!
Около нее, за покрытым скатертью столиком, который она обслуживала, сидели двое — Шателар и Учитель.
— Что ты такое сказал, сынок?
Отец возвышался над ним как стена, и Марсель был вынужден поднять голову, чтобы посмотреть ему в глаза.
— Я достаточно взрослый, чтобы самому знать, что мне делать…
— Что-о? Что ты такое сказал?
— Мари, мне нужно с тобой поговорить…
Раньше он уже представлял себе такую бурную сцену в малейших деталях, но это было, когда он оставался один в темноте, и никогда не предполагал, что нечто подобное может произойти в действительности. Его губы дрожали. Еще немного, и у него застучали бы зубы. Он инстинктивно поднял руку, чтобы защититься от ударов.
Он угадал, потому что рука отца поднялась к его лицу, схватила его за ухо и сжала так сильно, что Марсель вскрикнул от боли.
— Быстро домой, понял?.. Быстро! И жди меня, я поучу тебя жизни…
Люди кругом смеялись. Марсель видел разные выражения на лицах, но никто не пришел ему на помощь.
— Не пойду! — заявил он. — Я хочу поговорить с Мари…
— Что ты сказал?
— Что не пойду, больше не вернусь домой… Я сказал…
Стул с грохотом перевернулся. Марсель отступил, потому что отец всей своей массой толкал его к двери, крутя ему ухо.
— Быстро, я сказал!.. Быстро, паршивец!
Но Марсель в бешенстве еще раз взвизгнул:
— Мари!
Он споткнулся. Его очень сильно толкнули, и он, сделав два-три шага назад и теряя равновесие, ударился о край тротуара спиной, пролежал, растянувшись, некоторое время, прежде чем встать, словно желая испить чашу своего унижения и бешенства до дна.
Дверь кафе закрылась, а внутри слышались голоса.
Морозный воздух поднимался из колышущегося мрака моря. Марсель дрожал не Столько от холода, сколько от злости и нетерпения. Его била лихорадка. Он разговаривал сам с собой, не отрывая взгляда от трех освещенных треугольников «Морского кафе» по другую сторону узкого канала.
— Она не придет… Она не осмелится прийти…
Речь, разумеется, шла о Мари, и Марсель вряд ли мог объяснить, почему он употребил слово «осмелится».
Скорее всего, потому, что его снова охватила мысль об отмщении? Потому что он сам только что был унижен своим отцом, выброшен вон, его плоть и гордость пострадали, потому что сам он не осмелился оказать сопротивление?
Конечно, было бы неплохо, чтобы и он, в свою очередь, заставил испугаться кого-нибудь — Мари, скажем, которая знала теперь, что он ее ждет, и не осмеливается прийти.
Она не осмеливалась не только из-за него, но и из-за другого, Шателара: ей было бы стыдно показать, как она бегает за мальчишкой!
Вот что такое жизнь! И все это время море вздыхало, пронизывая юношу своим влажным дыханием, пахнущим водорослями.
За желтыми шторами люди разговаривали, выпивали, смеялись; завсегдатаи глазели на снующую мимо них Мари, слышали ее голос, и это никак их не волновало.
— Она не осмелится прийти! Я это знаю!..
Марсель плутовал сам с собой, повторяя с такой уверенностью, что она не придет: он надеялся обмануться.
— Она не придет!
И чудо наконец произошло, произошло самым обычным образом, даже обескураживающим своей естественностью. Дверь кафе приотворилась и тотчас же захлопнулась, но силуэт Мари мелькнул на пороге. Она остановилась на мгновение, чтобы накинуть пальто на голову, как делали во время дождя все местные девчонки.
Откуда у него возникло ощущение, что Мари бледна, хотя она стояла так далеко и не была освещена? Она быстро взглянула направо, потом налево.
Конечно, она не могла видеть его, почти скрытого бараком таможни, но тем не менее она бросилась в его сторону, перебежала улицу, устремилась на разводной мост, где непроизвольно замедлила шаги, чтобы не стучать так громко по мосту.
Как и обычно, не доходя двух метров до него, она произнесла:
— Ты тут. Марсель?
И сразу же, без гнева, но и без сочувствия:
— Ты что, совсем спятил?
Они приблизились друг к другу вплотную, и теперь их дала в темноте выступали более отчетливо и, казалось, даже светились. Мари видела, разумеется, что Марсель не в себе; она насупила брови и с нетерпением, теребя на груди одежду, спросила:
— Что это ты такое сделал, скажи? Тебе что, вдруг захотелось, чтобы я потеряла работу?