Марикита
Шрифт:
Под этим обжигающим взором, который приказывал ей думать и говорить, Марикита съежилась, заморгала и вдруг надолго закрыла глаза. Когда же веки ее вновь поднялись, взгляд девушки стал осмысленным.
Увидев, что губы цыганки зашевелились, Лагардер затаил дыхание.
– Она жива? – спросил он.
– Она жива! – ответила Марикита.
От радости сердце шевалье готово было выскочить из груди. Но девушка тут же добавила:
– Это я умерла!.. Тогда, на лестнице… там было много пороху! И я была похоронена живьем! О, небо!.. Мой отец!
Из уст ее вырвался душераздирающий
«Она жива!» – сказала девушка. Увы! Она сказала также: «Это я умерла!» Может быть, ее словам вообще нельзя придавать значения?
Анри подождал, пока цыганка успокоится, и, решив во что бы то ни стало прояснить эту тайну, снова попытался расспросить несчастную.
– А где Пейроль? – быстро спросил он.
– Там!.. – ответила Марикита, указывая на руины.
Не успела цыганка закончить фразу, как из замкового дворика на полном скаку вылетел всадник. Сидя на лошади Лагардера, он, словно ураган, промчался мимо изумленного шевалье и девушки.
Анри издал яростный вопль и выхватил шпагу.
– Пейроль! – воскликнул он.
В глазах Марикиты блеснуло пламя, и она, выхватив кинжал, грозно взмахнула им.
– Пейроль! – в отчаянии повторила она.
Но интендант Гонзага был уже далеко; на губах его играла гнусная усмешка: он знал, что сейчас врагам не под силу его догнать.
Как и Марикиту, его тоже засыпало обломками замка; он выбрался из-под них целым и невредимым, полностью сохранив рассудок. Ад вновь пришел на помощь негодяю! Да если бы разразилась жестокая буря, которая смела бы с лица земли все живое, Пейроль все равно бы отделался только легким испугом!
Когда старая мавританская башня закачалась и рухнула, Пейроля швырнуло на землю, и он довольно долго пролежал без сознания. Придя же в себя, фактотум принца Гонзага обнаружил, что ни один из обломков его не задел, хотя положение создалось отчаянное: над ним высился целый холм из камней и щебня. Любое неверное движение – и все это немедленно обрушится ему на голову.
На лбу у интенданта выступил холодный пот: он понял, что погиб, и проклял судьбу за то, что она не даровала ему мгновенной смерти.
Он хотел позвать на помощь, но тут же понял бесполезность этих попыток. Даже если бы ему удалось до кого-нибудь докричаться, его положение вряд ли бы изменилось. Он прислушался и не уловил ни малейшего шума: после взрыва местные крестьяне явно не спешили полюбоваться развалинами замка, давно пользовавшегося у них дурной славой. Любой храбрец, забреди он сейчас сюда, немедленно сбежал бы, услышав голос, исходящий из-под груды камней.
– Впрочем, здесь и сотня крестьян не поможет. Стоит им начать разбирать завал, камни рухнут и превратят меня в лепешку, – тихо прошептал Пейроль.
Исключая те случаи, когда он оказывался лицом к лицу с шевалье де Лагардером, интендант Гонзага никогда еще не чувствовал себя так близко к смерти. И хотя у него был выбор – умереть от голода или быть раздавленным, – ни одна из этих возможностей не прельщала его. Стремясь избежать одного, он неминуемо погиб бы от другого:
От страха у него перехватывало дыхание, зубы стучали, как кастаньеты. Неожиданно тонкий луч света, пробившийся сквозь каменные осколки, упал ему на лицо, и в душе Пейроля мгновенно пробудилась робкая надежда.
Раз он может видеть солнце и тонкую полоску голубого неба, значит, не все еще потеряно, могила его не замурована навечно и, возможно, он скоро выберется на свет, к людям!
Теперь он страстно желал, чтобы хоть кто-нибудь прошел мимо, пусть даже злейший его враг, пусть даже сам Лагардер! Ведь прежде чем убить его, шевалье сначала извлек бы его из-под развалин и вернул ему шпагу, чтобы он смог защищаться. Сейчас смерть от удара шпаги казалась Пейролю в сотню раз привлекательней, нежели медленное и мучительное умирание под обломками башни.
Ему удалось чуть-чуть приподнять голову, и сквозь просвет меж камней он увидел двор и лежащий посреди него труп дона Педро. Этого человека убил он!
– Он пообещал мне, – прошептал интендант, – что я не выйду отсюда живым!..
Неужели испанец был прав? Неужели заранее знал, что он будет отомщен, а Пейроль обречен на страдания?
И Пейроль вспомнил об Авроре де Невер и донье Крус и задался вопросом: замурованы ли они, подобно ему, развалинами Пенья дель Сид, или же (если судить по обвинениям, брошенным ему в лицо доном Педро) спаслись, прибегнув к помощи старика? «Может, они погибли, – размышлял он, – и тогда я возблагодарю случай за то, что мне не пришлось разделить их судьбу. Принц ни в чем не сумеет меня обвинить… Но, может, им удалось бежать? Тогда я скажу ему, что, рискуя собственной жизнью, я пытался расстроить побег, и не моя вина, что я не умер, как рассчитывали наши враги».
Эти мысли вернули Пейроля к его нынешнему плачевному положению, и он с тоской прошептал:
– Какого черта я беспокоюсь об этих девицах, когда моя собственная жизнь висит на волоске, который в любую секунду готов оборваться?!
Долгое время он лежал неподвижно, обреченно ожидая, что окружающее его непрочное сооружение вот-вот рухнет от легкого дуновения ветра или же под тяжестью собственного веса.
…Внезапно внимание его привлек стук копыт, гулко цокавших по вымощенному брусчатым камнем двору.
Он изогнулся и в просвет между двумя балками увидел оседланную лошадь без всадника. Может, она ждала Пейроля, полагая, что тому удастся выбраться из своего чудовищного саркофага?
С появлением животного фактотум приободрился и даже несколько воспрянул духом: он вдруг осознал, что надо пренебречь опасностью и непременно попытаться выбраться отсюда. В случае неудачи его ждет смерть, но бездействие грозит тем же, значит, надо использовать любой шанс.
Осторожно, сантиметр за сантиметром, он стал отодвигать от себя бревна, камни и штукатурку, которыми был засыпан.