Марина Мнишек
Шрифт:
На второй картине, изображающей коронацию Марины Мнишек в шатре, тоже есть латинская надпись:
«CORONATIO MARIANNAE MNISZCHOWNA GEORGIE PALATINI SANDOMIRIENSIS CVM TARLOWNA PROCREATAE FILIAE UXOHIS VERO DEMETRII IWANOWICZ IMPERATORE MOSCHOVIAE IN IMPERATRICEM IMPERII MOSCHOVITIO PER ARCHIEPISCOPVM RITVS GRAECI IN URBE METROPOLI MOSCUA APPELATA IN PRAESENTIA LEGATI REGIS POLONIAE NICOLAI OLESNICKI ET ASSISTENTIA IPSIUS IMPERATRICIS PARENTIS TUM SENATORUM OFICIALIUM ET NOBILIUM SAT POMPOSE ET GLORIOSE FACTA ANNO DWI 1605. Prout Gwagninius testatur».
To есть: « Коронация Марианны Мнишковны, Георгия воеводы сандомирского с Тарловной урожденной дочери, а жены Димитрия Ивановича императора Московии, в императрицы империи московитов через архиепископа греческого обряда в столичном городе, называющемся Москва, в присутствии посла польского короля Николая Олесницкого и в сопровождении родителя самой императрицы, а также сенаторов, официальных лиц и знатных людей, должным образом, торжественно и славно, совершена лета Господня 1605. Как о том свидетельствует Гваньини».
Главная особенность этой подписи заключается даже не в том, что Марина названа в ней Марианной, а в том, что
207
[206]Соловьев С. M. История России С 481, Пирлинг П. Димитрий Самозванец С 415.
На наш взгляд, упоминание в подписи посла Речи Посполитой Николая Олесницкого является ключом к пониманию обеих картин и проливает свет не только на обстоятельства их создания, но и на источник рассказа об изображенных событиях. Послы Николай Олесницкий и Александр Госевский, как мы помним, приехали в Москву на свадьбу Марины Мнишек и разделили судьбу семейства Мнишков и их родственников, задержанных в Московском государстве после майского переворота 1606 года. Послы оставили описание своего посольства – так называемый «Дневник польских послов», который получил широкую известность и не раз использовался авторами других польских сочинений о Смуте. Сравнение текста отчета послов с изображением на коронационном полотне (на котором коронация происходит в Кремле) показывает полное соответствие двух источников – повествовательного и изобразительного. Другие свидетельства, оставленные польскими очевидцами свадьбы царя Дмитрия Ивановича и Марины Мнишек, содержат совсем краткое описание; в них отсутствуют некоторые детали, которые художник мог почерпнуть только из посольского отчета [208] . Так что имя главы посольства – Николая Олесницкого – совсем не случайно увековечено в латинской надписи в картуше на полотне, иллюстрирующем ход коронации в Кремле.
208
[207] Сравним изображение на картине с посольским отчетом и записками других очевидцев. Описание начала церемонии совпадает и в отчете послов, и в «Дневнике Марины Мнишек», и в «Записках» Станислава Немое вс кого: «Впереди шли полторы сотни дворян в парчовой одежде» («Дневник»); «впереди шли, парами, человек сто, нечто вроде дворян (их они называют “боярскими сыновьями”), а за ними около шестидесяти думных бояр, все в парчовых армяках, вложивши руки в рукава…» (Немоевский). Действительно, на полотне знатные люди в богатой московской одежде и шапках возглавляют процессию. «За ними шли приближенные с бердышами, четыре дворянина, которые находились при царе, а пятый с мечом» («Дневник»); «за боярами шли четверо в белом бархате… с широкими секирами на плечах, а перед самым великим князем мечник Михайло Шуйский» (Немоевский). Послы Николай Олесницкий и Александр Госевский также сообщают имя мечника – эту должность, как известно и по русским источникам, занимал в царствование самозванца знаменитый князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский. А дальше – самое интересное, триумф не только Мнишков, но и посла Николая Олесницкого, который провожал по правую руку царя, шедшего «в короне и богатой одежде». По левую руку изображен глава Боярской думы князь Федор Иванович Мстиславский (Станислав Немоевский ошибочно посчитал, что это «дядя» царя Михаил Нагой) – как и положено, в московской одежде, в отличие от посла, шедшего, естественно, в польском костюме. «Царицу» Марину Мнишек, «одетую по-московски, в парчовом, вышитом жемчугом платье по лодыжки, в подкованных червонных сапожках» (Немоевский), провожали отец, «пан воевода», по правую руку и княгиня Прасковья Ивановна Мстиславская по левую. Это соответствовало и коронационному церемониалу, выработанному канцелярией царя. Но есть в этой части картины и такие детали, о которых можно прочитать только у послов. Это стоявшие в отдалении в рыцарских доспехах «немцы» и польская рота в своей униформе. Кроме того, послы описали иноземную охрану – восемь человек с бердышами, шедшими по краям ковровой дорожки, по которой вели в Успенский храм царя и царицу (Станислав Немоевский тоже упоминал «немцев-алебардников», шедших «по сторонам» процессии).
В центральной части «коронационного» полотна – полное соответствие описанию посла Николая Олесницкого, который, в отличие от многих других поляков, действительно был в Успенском храме. Выстроенный помост, устланный коврами, расположение персонажей, московское платье царицы Марины Мнишек, известная симметричность представительства «со стороны» жениха и невесты (за спиной жениха – боярин князь Федор Иванович Мстиславский и мечник князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, а рядом с невестой – посол Николай Олесницкий и ее отец сандомирский воевода Юрий Мнишек со знаменем Речи Посполитой – двуглавыми черными орлами с геральдическими щитами, помешенными на красном и белом фоне).
Плен послов Николая Олесницкого и Александра Госевского в Москве продолжался до середины 1608 года, пока новые посланники Речи Посполитой Станислав Витовский и князь Ян Соколинский не заключили перемирие. По условиям этого договора Олесницкий и Госевский получили возможность возвратиться вместе с Мнишками обратно в Речь Посполитую. В отличие от второго посла Александра Госевского, малогощский каштелян Николай Олесницкий еще немного задержался в России и успел принять участие в переговорах Лжедмитрия II
К серии вишневецких картин можно добавить еще одну – отсутствующий в экспозиции Исторического музея портрет посла Николая Олесницкого [209] . На этом портрете, тоже происходящем из Вишневецкого замка, имеется подпись на латыни: «Николай Олесницкий, каштелян Малагощекий, великий посол от короля и республики на свадьбу, некогда отпразднованную в Москве, Дмитрия царя московского с Марианной Мнишковной воеводенкой Сандомирской в 1605 году» [210] . В конце добавлено «de 2 v. Gvagninius», что означает отсылку ко второму тому труда известного польского хрониста Александра Гваньини (1538-1614). Вспомним, что и в надписи под картиной, изображающей так называемый «въезд Марины Мнишек в Москву», также имеется ссылка на Гваньини.
209
[208]Лукомские В. и Г. Вишневецкий замок // Старые годы 1912 Февраль-март С 10.
210
[209]Дракохруст Е. И. Иконографические источники С 46-47.
В поисках текста, послужившего основой для «коронационной» композиции, можно было бы внимательнее отнестись к этим ссылкам. Полонизированный итальянец Александр Гваньини был автором известного историко-географического сочинения под названием «Описание европейской Сарматии». Писал он об обычаях, нравах и религии Московского государства, но этот труд был издан еще в 1581 году [211] . В новое издание его книги, опубликованное в Кракове на польском языке в 1611 году под названием «Хроника Европейской Сарматии», вошел самый общий рассказ об истории Лжедмитрия I и Марины Мнишек. В этом издании имеются и их портреты (а также портреты Юрия Мнишка и Афанасия Власьева), но все они взяты из брошюр, издававшихся к краковской свадьбе в 1605 году. Александр Гваньини оканчивает описание истории «царя Дмитрия» временем московской катастрофы 1606 года, однако его текст не может считаться основой для сюжета картин из Вишневецкого замка. Отсылка к авторитету Гваньини – лишь «рекомендация» зрителю заглянуть в известную книгу, не более того.
211
[210]Guagnim A Kromka Sarmacyey Europskiey Krakow, 1611 Kn 7 S 74-85, русский перевод Гваньини А Описание Московии / Пер Г. Г. Козловой М, 1997.
Остается предположить, что основным источником «вишневецких» картин был рассказ посла Николая Олесницкого. В дошедшем до нас «Дневнике» послов Николая Олесницкого и Александра Госевского об их поездке в Московское государство при описании подготовки приезда Марины Мнишек в Москву в 1606 году упоминается о приготовленных для нее шатрах. Однако никаких публичных церемоний до самого въезда Марины Мнишек в Москву не происходило. Возможно, событие, изображенное на картине из Вишневецкого замка, состоялось позднее. В таком случае следует искать продолжение рассказа посла Николая Олесницкого о его пребывании в Московии. Но рукописи, содержащей такой рассказ, увы, нет.
…Мы близко подошли к тому, чтобы разгадать эту загадку. Но пока что вынуждены остановиться – ибо сначала следует рассказать о том, что происходило после отъезда Мнишков из Москвы по заключении мирного договора.
23 июля (2 августа) 1608 года кортеж польских послов и посланников вместе с несостоявшейся царицей Мариной Мнишек покидал Москву. Приключение, казалось, было закончено, все страхи остались позади. Оставалось только доехать до дома, чтобы утешиться и забыть все, что произошло в ужасной Московии. Так могло видеться дело со стороны. Но в голове сандомирского воеводы Юрия Мнишка, действовавшего заодно с послом Николаем Олесницким (напомним, родственником воеводской жены и дядей Марины Мнишек), вызревал новый план. Вместе они готовы были достигнуть многого.
Сохранился замечательный документ, составленный совместно воеводой Юрием Мнишком и послами Речи Посполитой еще в то время, когда они находились в плену в Москве в мае 1608 года. «Мемориал», адресованный королю Сигизмунду III, представлял из себя целый развернутый меморандум с соображениями о том, как действовать «воскресшему Дмитрию», чтобы на этот раз действительно довести дело до унии двух государств. Из этого документа абсолютно ясно, что Мнишек не просто был намерен оказать поддержку самозванцу, а добивался одобрения своих планов королем. Чувствуется, что у сандомирского воеводы было достаточно времени, чтобы обдумать причины прежней неудачи. В его меморандуме расписано многое – от внедрения в службу принципа личной выслуги до перенесения столицы из Москвы. Воевода предлагал новому самозванцу отказаться (хотя бы на время) от претензий на императорский титул, а также избавиться «от беспрестанных угощений бояр и думных людей», которые принесли столько вреда в майские дни 1606 года, видя в них лишь бессмысленную «трату времени», а может быть, даже и «причину нынешней трагедии». Юрий Мнишек писал об организации новой охраны Дмитрия, о другом порядке ведения дел в канцелярии, вынужденно соглашаясь с употреблением там «народного», а не латинского языка. И почти все статьи «Мемориала», включая посылку «московских молодых людей» для учебы за границу, были пронизаны одной мыслью – устранением всех препятствий для унии с католичеством. Даже само «сохранение царского величества от внезапной смерти» тоже следовало, по мысли сандомирского воеводы и послов, «справедливо приписать молитвам церкви». Королю Сигизмунду III такие мысли не могли не понравиться.