Марина Влади, обаятельная «колдунья»
Шрифт:
А потом, когда уже решились, когда все предварительно проговорили-обсудили все с теми же «полезными людьми», когда «прокачали» все возможные варианты, началось то, о чем ни он, ни она даже не догадывались. Заявления, анкеты, служебная характеристика, медицинская справка, справка из домоуправления, само, собственно, прошение-приглашение: «Я, нижеподписавшаяся, Марина-Катрин… приглашаю на полное материальное обеспечение своего мужа, Высоцкого В. С. …»
И все равно дни тянулись за днями, недели за неделями, но никто из чиновников не смел и не собирался взять ответственность на себя и сказать окончательное: «Да». На кой, спрашивается, ляд рисковать,
Доброжелатели в Москве и в Париже, не сговариваясь, дали верный совет, и Марина, отбросив сомнения и гордость, обратилась за помощью к президенту общества дружбы «Франция — СССР» Ролану Леруа (сама она курировала в этой почтенной организации вопросы культуры). Мсье Леруа оказался деловым человеком. Он быстро вник в ситуацию, снисходительно улыбнулся и тут же договорился о встрече с Жоржем Марше, генеральным секретарем Центрального Комитета Французской компартии. Но прежде чем отправиться на рандеву с товарищем, Леруа дотошно, в подробностях расспросил Марину о ее недавней встрече в Париже и общении с Леонидом Ильичом Брежневым.
— Но вы же тоже были на этом посольском приеме с активистами нашего общества…
— Ну и что! Быть-то я был, но ведь разговаривал товарищ Брежнев именно с вами. И выпивали тоже…
— Помните, после официальной части, как обычно, был фуршет, — начала вспоминать Марина. — У меня в руках был бокал с шампанским, у Брежнева — рюмка с водкой. Он подошел ко мне. Улыбаясь, порекомендовал для поднятия настроения выпить водки, эдак «граммов 100 или 150». Когда я отказалась, он сказал: «Ну, тогда уж лучше чай!» Все вокруг рассмеялись. Вот и все общение. Да, а через день мне домой привезли расписной электрический самовар — подарок генсека… Вот, в общем-то, таково было общение. А еще у меня осталась фотография на память.
— Этого вполне достаточно, — смекнул мсье Леруа, за долгие годы научившийся до тонкостей разбираться в советской «технологии принятия ответственных решений».
Словом, вскоре Владимир Высоцкий стал «выездным». А снимок улыбающейся Марины рядом с самим Леонидом Ильичом Брежневым для них стал чем-то вроде чудодейственного пропуска по всему Советскому Союзу с красной полосой наискосок и магическими словами «Проход всюду».
«Может быть, нескромно это говорить, — как-то сказала Марина, — но я помогла ему открыть какой-то мир, который он, конечно, не смог бы открыть без меня…»
Если в России Владимир стремился познакомить Марину с людьми, которые ему самому были по-настоящему интересны и дружбой с которыми он гордился, то во Франции они, естественно, поменялись ролями. И уже Влади определяла круг новых знакомств мужа. Ей очень хотелось, чтобы о нем узнало как можно больше людей, чтобы его полюбили, чтобы восхищались им так, как она.
— Ты собираешься здесь работать? — в первый же день в Париже робко поинтересовалась она.
— Буду. Хочу. Намереваюсь. В общем, поглядим, разберемся, — бодро ответил Высоцкий. — А что?
— Значит, тебе нужно рабочее место, — рассудительно сказала Марина, что-то уже прикидывая в уме.
Весь следующий день они разбирали хлам в одной из комнат. Перебирали старые журналы, совершенно ненужные газетные вырезки, скопившуюся почту, безжалостно выбрасывали в пластиковые мешки причудливые безделушки, какие-то сувенирчики, даже слегка поцарапанные диски, глядя на которые Высоцкий цокал языком и приговаривал: «Ты представить себе не можешь, что сказали бы о нас с тобой пацаны, которые у „Мелодии“ на Калининском „The Beatles“ или „Deep Purple“ из-под
Но все-таки устроили наконец Высоцкому «рабочее место», установили стереосистему, вот ручка и бумага, все чисто и просторно.
«Володей восхищалась вся моя родня, — получив возможность демонстрировать всем „живого“ мужа, Марина была счастлива, — все мои парижские знакомые и, как ни странно, даже те, кто никогда не был связан с Россией, с Советским Союзом ни в каком смысле: ни по языку, ни по политическим условиям. Его песнями у нас заслушивались».
Да что там заслушивались — сами заводились. Когда он пел «На Большом Каретном», ему дружно подпевали и Одиль, и Элен, и Марина…
Но восхищались, впрочем, далеко не все. Некоторые из «русских парижанок», например, та самая подруга далеких детских лет Татьяна Марет-Фролофф, в зрелые годы превратившись в даму чопорную и высоконравственную, так и не смогла понять, «зачем он все-таки нужен Марине… Приятный мужчина, но мертвецки пьяный. Пил и пел… Через два часа „концерта“ он стал не совсем адекватным и не смог подняться со стула… Ольга, правда, говорила, что „Высоцкий обаятелен и очень изобретателен как любовник“.
Зато каким отчаянно веселым получился вечер в парижской квартирке Влади, когда сюда на пару дней заглянул Даниэль Ольбрыхский, давно звавший Марину „сестричкой“.
— Я попросил Высоцкого спеть что-нибудь новенькое, — рассказывал Данек. — Он тут же взял в руки гитару. Через несколько минут раздался стук в стенку: „Немедленно выключите магнитофон! Безобразие!“ Марина попыталась объяснить соседям, что к ней приехал муж из России, но они стали кричать, что вызовут полицию. Будь они русскими, сами в гости бы напросились. А французы… Да что тут говорить!..
Потом, когда хозяева вышли на улицу проводить гостей, Высоцкий не удержался и вновь запел. Тогда кто-то, шутки ради, приложил палец к губам и указал ему на надпись на заборе: Chantier interdit. [27] Владимир замолчал, попытался перевести. Что означает „interdit“, он уже знал — „запрещено“. А вот „Chantier“… шантье… шансон! „Chanter interdit“ — значит, „петь запрещено“? Он смутился, плюнул и вздохнул: ну что за нравы в этом городе Парижске, ну почему именно у этого забора французы запрещают петь?..
27
Chantier interdit — строить запрещено.
С сестрами Марины, и прежде всего с Таней-Одиль Версуа, у Высоцкого сложились самые теплые отношения.
„Хорошая баба, — говорил он о ней и, изображая доброго родственника, скажем, дядюшку, предлагал своему питерскому приятелю Кириллу Ласкари, которого каким-то чудом однажды занесло в Париже: — Хочешь, женю тебя на Тане? Будешь жить в замке. Латы тебе справим, меч выстругаем…“
Кстати, именно у Татьяны, которая организовала прием в честь своего гостя Михаила Барышникова, прибывшего из Штатов, Марина и Владимир впервые увидели и близко познакомились с художником Михаилом Шемякиным, к которому у Влади сложилось двойственное и осторожное отношение. С одной стороны, Шемякин был состоявшимся, успешным художником и скульптором, по-своему яркой фигурой в русском зарубежье. С другой, Марину смущал необузданный нрав Михаила, о загулах которого с самым непредсказуемым финалом в эмигрантских кругах ходили невероятные слухи…