Марьинские клещи (сборник)
Шрифт:
Весь экипаж был в полном составе.
Фашиста-подполковника привели на допрос.
Наглость и самоуверенность ещё не выветрились из него, он высокомерно заявил переводчику:
— Я бомбил Англию, Францию! Я летал над Голландией, Бельгией, Норвегией, — переводил наш офицер слова германского аса. — И везде, где только появлялся немецкий самолёт, все разбегались в разные стороны. Нас всюду боятся! А ваши летчики даже с земли ведут по нам огонь. Непонятная страна, непонятная война!
— Мало сбивать,
Переводчик передал её смысл командиру экипажа, лицо у него сделалось багровым, и он опять затряс головой, находясь во взвинченном нервическом состоянии.
— Покажите, кто меня сбил? — попросил фашист.
— Много чести для него, — бросил командир полка. — Переведи, смотрин для фашиста не будет. Ишь, чего захотел! Здесь ему не цирк!
Действительно, для этого фашистского подполковника, да и миллионов других фашистов Советский Союз предстал с первых дней их нападения «непонятной страной». Они думали, что будет, как в Европе: от радости начнут кидать шляпы вверх и кричать «ура» Гитлеру — так, по крайней мере, представлялся им поход на Восток. Теперь сбитый экипаж увидел то, что было на самом деле.
Капитан Гастелло тоже был в комнате, где допрашивали фашиста, жадно поедал его глазами.
Дали бы волю, Николай в порошок стёр бы подполковника только за то, что он изрешетил одну плоскость его машины.
Но кто ж её даст?
Уже в конце допроса, к удивлению тех, кто присутствовал, фашист, нервно подёргивая головой, предложил нашим офицерам… «сложить оружие и сдаться в плен».
Кто-то из наших лётчиков в ответ на «ультиматум» фашиста громко захохотал.
Засмеялись и другие офицеры.
Да, предложение немецкого аса-подполковника развеселило «небесную пехоту».
Утром пленный экипаж отправили в Москву.
Шёл пятый день вероломной необъявленной войны.
Ещё с вечера Николай, чтобы не забыть об этом в утренней суете, сказал Анне:
— Завтра семьи нашей эскадрильи пойдут на эвакуацию, и ты собирайся с Виктором. Да не плачь, ты, милая Аннушка, прошу тебя, не плач! Рыдать должны они, а не мы. Мы будем бить их, псов поганых. Они ещё пожалеют, что пришли к нам! Будут удирать, только пятки засверкают.
Анна прижалась головой к плечу мужа.
Рано утром Николай ушёл на аэродром.
Его экипаж стоял перед самолетом, ребята бравые, как на подбор.
Штурман — лейтенант Анатолий Бурденюк, стрелок-радист — старший сержант Алексей Калинин, и только что включенный в экипаж — люковый стрелок, лейтенант Григорий Скоробогатый, он впервые вылетал с командиром эскадрильи.
Рядом застыли экипажи капитана Александра Маслова и старшего лейтенанта Фёдора Воробьева.
Три экипажа получили задание командира полка — остановить продвижение колонн фашистов к столице Белоруссии городу Минску.
Самолёты один за другим поднялись в воздух, взяли курс к заданной цели.
Вскоре они уже летели над изгибом шоссе Молодечно-Радошковичи, в сорока километрах от Минска. Там остановилась на отдых немецкая бронетехника. Солдаты достали термосы, пили чай, ели бутерброды. Сюда же подъехали большие цистерны, из них в баки танков и самоходных установок заливали топливо.
Вдруг над врагами, резко снизившись, загудели наши тяжелые бомбардировщики, каждый нёс на борту по три тонны смертельного груза.
Бомбы падали на танки, бочки с горючим, на экипажи, ошалевшие от внезапности. По немцам с бортов самолетов строчили из пулемётов. Вспыхивали взрывы, кричали раненные. Черный дым поплыл над колонной. Лётчики, отбомбившись, разворачивались в небе и вновь шли в атаку.
Самоходные скорострельные зенитки фашистов, приданные танковым частям, молотили снарядами небо, пытались ухватить в прицел русских «бестий».
Самолёт Гастелло в третий раз пикировал, в третий раз точно в цель сбросил бомбы.
И уже «ДБ- Зф» делал разворот, когда Николай увидел сквозь стекло, как машина капитана Александра Маслова, его давнего друга, вспыхнула, пошла вниз, быстро приближаясь к фашистской колонне на шоссе.
— Саша, Саша! — прокричал по рации Гастелло, пытаясь связаться с другом.
Маслов не отозвался, в наушниках слышались шум, треск, сквозь них голос Александра не прорезался. Гастелло уже не мог видеть, куда падал самолёт Маслова — на вражескую колонну или в сторону, на поле за лесом.
И тут же Николай услышал по рации голос своего штурмана:
— Командир, попадание в хвост, — докладывал Анатолий Бурденюк. — Горим! Мы горим!
Николай лихорадочно соображал, что делать. Посадить подбитую машину на землю — означало верный плен; выброситься экипажу с парашютами — означало то же самое.
Выхода, как ни крути, не было.
И тут же по рации до Гастелло донесся голос командира экипажа — старшего лейтенанта Федора Воробьёва:
— Товарищ командир эскадрильи — иду на помощь!
Чем мог Воробьёв помочь горящему самолёту?
— Отставить помощь, — скомандовал капитан Гастелло Воробьёву. — Приказываю вашему экипажу, старший лейтенант, возвращаться на базу.
— Слушаюсь, — ответил Воробьев и приказал штурману Анатолию Рыбасу разворачиваться на домашний аэродром.
Прежде, чем повернуть в направлении на Боровское, Фёдор Воробьев и Анатолий Рыбас узрели страшную картину.
Горящий «ДБ-Зф», будто брошенный кем-то огромный факел, вонзился в скопление фашистской бронетехники, сжигая её испепеляющим огнём.