Марионетка для вампира
Шрифт:
— Вот поэтому я и привел тебя сюда, — теперь карлик говорил серьезно, взрослым мужским голосом. — Чтобы ты не злилась ни на Яна, ни на Ондржея. Им тоже обидно, как и мне. Хотя мне обиднее вдвойне — мне жалко музей и жалко барона. И жалко себя, что я должен играть тут Труффальдино, и нашим, и вашим… Ну, ты теперь хочешь, чтобы это все было?
Я не хотела лгать, но и не хотела признаваться в том, что разделяю его чувства. Особенно сейчас, когда увидела масштаб проделанной работы.
— Возможно, но я вижу себя только в роли художника
Ладонь Карличека с силой прижала мои пальцы к белому гробу, по которому я бессознательно продолжала отбивать дробь.
— Прекрати шуметь. Пока здесь только ты. Женщин в этом особняке не жалуют, как ты уже поняла. Но ты — данность, и с присутствием жены Яна барону пришлось бы смириться. Одной женщины в команде нам бы хватило. Вампиров любят девочки, не мальчики…
Я кивнула.
— Но видишь же, ничего не получилось. Барона мое присутствие раздражает, а меня его поведение пугает…
— Ну, барона всегда можно отсюда убрать…
Мое сердце остановилось, и слова Карличека острыми гвоздями воткнулись мне в ноги, пригвоздив к месту. Это слова пана Ондржея. Первые. Убить Милана и завладеть особняком. Неужели…
— Этот особняк не единственное место, где можно жить, — продолжил карлик, и я с шумом выдохнула. — Нам просто нужно его разрешение на открытие музея. Нам не нужен он сам. Ондржей может сыграть вампира куда лучше барона. В силу того, — карлик понизил голос, — что он красив…
— Барон тоже красив! — с жаром выпалила я. — Если ты этого не видишь, то это вижу я.
— Так скажи ему об этом! И заодно, что тебе понравилась его кукла, — заговорил Карличек вновь без паузы, как бы продолжая мою фразу. — Тогда все может еще измениться. Именно поэтому я привел тебя в склеп. И именно поэтому хотел дать почитать умную книжку про мужей… Барона можно приласкать словом и снова вернуть в работу… Ян будет только рад этому.
Я выпрямилась, неестественно выпятив грудь, хотя под курткой она все равно оставалась незаметной.
— Если я скажу барону, что мне понравилась сделанная с него кукла, — неожиданно для самой себя я заговорила шепотом. — Это прозвучит двусмысленно.
Карличек не дал мне договорить:
— Мастер всегда любит, когда хвалят его творение.
— Что? — не поняла я.
— Эту куклу сделал сам барон. Заодно и спросишь его про материал.
— Невероятно! — Мне даже захотелось выругаться от восторга. — Теперь понятно, почему он сказал, что мог справиться тут без меня. Что я на его фоне со своими куклами…
И я выругалась. Карличек поморщился. Пришлось извиниться.
— Я могу сам передать барону твое восхищение, если ты можешь высказать его только в таких словах.
Я вспыхнула, но прокричала:
— Ну уж нет! Я сама ему скажу! Прекрасный повод, чтобы начать нейтральное профессиональное общение! О, боже… Что ты там говорил про мужей? Семья — это совместная работа? Так я хочу, я мечтаю, стать частью семьи барона. У меня такое чувство, что меня ничему не научили в академии. Я понимаю теперь, зачем он дал мне фотографию — чтобы сегодня разнести мой рисунок в пух и прах. И я хочу этого, — я вцепилась в свитер карлика. — Я хочу его себе в учителя! Слышишь?
— Он спит. И не слышит тебя! Так что можешь не орать, — карлик скинул мои руки и отряхнулся, точно мое прикосновение запачкало его. — А вот вечером можешь постучаться в гостиную.
— Три раза?
— Да хоть пять! Он поймет, что это ты, — Карличек поджал губы и затряс подбородком. — Еще одна сумасшедшая на мою голову…
Нет, пока я была нормальной. Во всяком случае, отрегулировала дыхание и после обеда снова взялась за акварель. В этот раз в темном монохроме я изобразила Милана. По памяти. И акварель позволила мне избежать шероховатостей кожи, которые барон сознательно оставил на кукле.
В середине работы я мечтательно откинулась на стуле и чуть не закапала лист краской. Мое лицо горело, вспоминая руки скульптора. Вот почему прикосновения барона были такими нежными и вот почему я таяла под ними, точно свечной воск.
Эпизод 3.7
Работа всегда крала у меня нить времени, и о наступлении вечера я узнала лишь по бесшумным шагам карлика, который принес две керосиновые лампы и спросил, когда я буду ужинать. А я не знала, буду ли ужинать вообще. Живот молчал, а руки хотели только рисовать. Им и глазам не нравилась прозрачность акварели. Все эскизы к куклам выполняются гуашью, но портреты в ней не смотрятся, а акварель не любит дилетантов, типа меня.
Через десять минут снова заявился Карличек. На этот раз с чашкой горячего чая и коржиком, украшенным сливовым вареньем с корицей. Видимо, искал повод, чтобы сообщить или скорее предупредить меня о пробуждении барона. Сегодня Милан оказался ранней пташкой — рассекает по дому еще до полной темноты. Впрочем, мне-то какое дело — барон не собирается, кажется, навещать узницу, а я до сих пор не решила, пойду в гостиную, чтобы выразить свое восхищение мастером и его куклой, или же просто передам эскиз с запиской через его слугу.
Отхлебнув ароматно-бодрящей жидкости, чтобы убить во рту невыносимую сладость выпечки, я вернулась к акварели. Мое недовольство портретом барона не уменьшилось ни на йоту. Я находилась на грани творческого фиаско и готовилась скомкать бумагу, чтобы бросить в догорающий камин, когда услышала тихое:
— У вас прекрасная память, пани Вера!
Ни один шорох не возвестил о появлении хозяина особняка. Милан абсолютно бесшумно вырос у меня за спиной, и я почти подскочила с насиженного места, услышав его голос, но ударилась коленкой и плюхнулась обратно на мягкое сиденье.