Марионетки (Дамона Кинг — победительница тьмы. Песнь преследования. Марионетки)
Шрифт:
Теракис закричал. Отчаянным движением он попытался стряхнуть пыль, но мысленные приказы Дамоны бросали на него все больше смертоносной материи, пока Теракис не оказался как бы в центре причудливого тайфуна. Он зашатался. Тяжелый, еле слышимый стон вырвался из его горла. Слепой от боли и паники, он стал отмахиваться, споткнулся, но в последний момент устоял на ногах.
Тело его начало растворяться. У него еще оставались некоторые силы, невероятные силы Мурдора, но его сопротивление заметно ослабело, и протоматерия начала свою разрушительную работу. Кожа Теракиса посерела и начала трескаться.
Он покачнулся, шатаясь, двинулся через комнату и грохнулся об окно. Рама задрожала от удара. Выбитое стекло зазвенело и рассыпалось. Теракис потерял равновесие и беззвучно рухнул вниз.
Какое-то время Дамона стояла, как оглушенная. Прошло несколько секунд. Потом по комнате пробежало нечто вроде невидимой дрожи. Внутри у Дамоны что-то умерло. Серая пыль стала лишь пылью, и на короткое время Дамона ощутила острое чувство утраты.
Теракис был мертв, а вместе с ним умерла и протоматерия.
Дамона с трудом стряхнула оцепенение и подошла к окну. Двор находился на два этажа ниже, но с улицы и из соседних домов падало достаточно света, чтобы Дамона все рассмотрела.
Прямо под окном стоял высокий, толщиной с человека дуб. Теракис упал на его крону, попытался ухватиться за ветки, но сорвался. Его тело лежало в необычайно свободной позе у подножия ствола.
Дамона долго стояла у окна и глядела вниз. Человек, умерший там, внизу, меньше всех их сделал в этой борьбе. Он был только пешкой, беззащитной игрушкой в дуэли, которая началась миллионы лет назад и продолжается до сих пор.
Мурдоры живы. Они ослабели, но все еще опасны. Возможно, даже опаснее, чем раньше.
Борьба продолжается.
Дамона постояла еще несколько секунд, потом повернулась и взяла телефонную трубку.
Песнь преследования
[Вступление]
Вот семь лет миновало с падения Трои,
А мы плыли под знойными звездами юга,
С берегами прощаясь любимой Италии…
Я обнаружил, что маленькое приспособление может запоминать мои слова, а потом, благодаря механизму, устройство которого я не понимаю, повторять их. Недавно я установил, сколько оно может запомнить. Я говорил много часов подряд, и оно все запомнило слово в слово. Сейчас я стер все это, используя специальную кнопку, и начал сначала.
Я хочу оставить информацию о том, что со мной приключилось. Поэтому всякий, кто когда-либо придет сюда и обнаружит меня мертвого, все равно поймет все. Я чувствую, что кто-то обязательно придет, хотя и сам не знаю, зачем.
Я хочу, чтобы он знал…
Я не помню, как меня зовут. Люди, среди которых я нахожусь и которые до сих пор были добры ко мне, называют меня Подрезанное Горло. Это из-за того, что у меня от уха до уха тянется через все горло красная полоса.
Каждый день у меня будет пронумерован.
Это….
День
Те люди выше меня. Мужчинам я едва достаю до плеча. Они говорят, что нашли меня на снегу спустя час после прохода Больших Саней, но что такое Большие Сани, я не смог узнать. Сначала я думал, что это какое-то явление природы, как, например, снежная буря, но они говорили, что видели такое впервые в жизни и спрятались от страха.
Они принесли меня в свой лагерь. Когда я немного поправился, то понял, что немного, совсем мало, понимаю их речь.
Они одевались в меха, дома их были из натянутых на молодые деревца звериных шкур, присыпанных потом снегом. На дворе все сильнее завывает ветер, наметая вокруг домов огромные кучи снега. Я лежу на меховой подстилке, тусклый свет льется с потолка, испускаемый подвешенными на кожаных ремнях фосфоресцирующими грибами.
День второй
Меня разбудила женщина, которая принесла каменную миску с чем-то вроде супа, что одновременно играло роль лекарства. Я спросил об этом, и она ответила, что это приготовлено из молодых побегов какого-то дерева. «Суп» был жидкий и довольно остро приправлен, на мой вкус, но, проглотив его, я сразу же почувствовал себя лучше. Я встал и вышел наружу. Женщина, идущая за мной, показала небольшой закрытый закуток в ста метрах от лагеря, где мужчины справляли нужду.
Когда я вернулся, мужчин в лагере уже не было. Они отправились на, охоту, как объяснила мне женщина. Я сказал, что тоже хотел бы пойти, так как не желаю быть нахлебником и могу добыть больше мяса, чем съем. Женщины засмеялись, услышав это, и сказали, что я еще слишком молод и мал, чтобы охотиться с мужчинами. Говорили они это очень деликатно и мягко, стараясь не причинить мне боль и обиду. Просто они констатировали факт, и от этого, уже через несколько мгновений, я почувствовал, будто нахожусь на каком-то приеме, хотя какого-либо другого приема, кроме последней ночи, я не могу вспомнить. Дул ветер, сыпал снег, было очень холодно. Они любезно смеялись также над моим комбинезоном, который так отличался от их меховых одежд.
Потом они сказали, что идут собирать еду, и я ответил, что помогу им. Это опять очень развеселило их, и они запели что-то вроде песни, в которой говорилось, что я буду отыскивать разные съедобные растения и еще задолго до полудня не смогу разогнуть спину. Однако, когда они вдоволь навеселились, Красная Клиу, которая, как мне кажется, была матерью вождя и потому самой важной в племени, вошла в хижину и через мгновение вышла, держа в руках оружие.
Она сказала, что я должен буду охранять их от нападения каких-то зверей. Каких — я не понял.
Это оружие у меня до сих пор. Оно состоит из деревянной рамы, трех плоских пружинистых кусочков кости, а может быть, рога и ременной тетивы. Этим оружием нужно было метать камни или куски льда, но специальным снарядом была выгнутая особым образом, утолщенная с двух сторон палка из тяжелой древесины, кое-где утыканная кусочками кости и обломками скалы.
Мы прошли около трех километров, все время бредя по снегу, который кое-где достигал колен. Мы шли один за другим, сменяя протаптывающего дорогу.