Марий и Сулла. Книга первая
Шрифт:
— Все теперь понятно, — усмехнулся Луцилйй, — борьбу нужно начинать снова. Вся Италия стала частной собственностью, и нобили начнут так же, как до Гракхов, притеснять хлебопашцев, продавать за долги их земли или скупать за бесценок!
Сатурнин взволнованно забегал по атриуму.
— Вот, квириты, плоды нашей нерешительности! — воскликнул он. — Теперь не триумвиры будут ведать земельным вопросом, а цензоры, консулы и преторы…
Задумавшись, все стояли, опустив глаза.
— Это, квириты, первая новость, — заговорил Меммий, подняв голову, — о второй скажу после… А теперь послушайте, что делается в благословенном богами городе Ромула: девушка, пятнадцатилетняя дочь консула Люция Кальпурпия Бестии, этого продажного пса, который вместе с Эмилием Скавром был подкуплен Югуртрю, забеременела и сделала себе выкидыш; жена претора Кассия родила в его отсутствие и ребенка удавила; а дочери всадников, научившись предупреждать зачатие, безнаказанно развратничают, потому что и матери их не без греха…
— Ужасное зло, — сказал Луцилий, — рождаемость падает, а если это продолжится несколько лет, Рим впоследствии ощутит недостаток в воинах…
Марий засмеялся.
— Это тебя не опечалит, благородный Луцилий, — вымолвил он, поглаживая волосатой рукой густую черную бороду, — пусть в Риме будет меньше воинов, лишь бы у вас, союзников, было их побольше!…
— А если и так, — вспыхнул Луцилий, — я люблю Рим, я верный сын его! Нет, не сын, а пасынок, потому что Рим не заботится о своих детях… Были прекрасные борцы-полубоги, которые больше радели о нуждах бедных союзников, чем отцы государства. И что ж? Их умертвили, обвинив в посягательстве на целостность республики… И кто обвинил? Кто? Люди, достойные самой жестокой казни! — И повернувшись к Сатурнину: — Друг, — спросил он, — где же ваша вторая новость?
— Вот она! — вскричал Сатурнин. — Югурта прибыл в Рим!
Все молчали.
— Ну и что ж? — первый заговорил Луцилий. — Югурту мы знаем (помнишь, Гай Марий, юного царевича?), он легко согласится на мир.
— Это были славные дни римского величия! — улыбнулся Марий. — Но не тешь себя, благородный Луцилий, надеждами: Югурта хитер и коварен…
— Я такого же мнения, — согласился с ним Меммий. — Разве не он подкупал наших военачальников? Даже Марк Эмилий Скавр, princeps senatus, [5] не устоял против его золота! Пусть он это сделал по наущению Кальпурния Бестии, вина все равно на нем, хотя он и сумел оправдаться. А куда девались слоны, скот, лошади и серебро? Царь выдал их Бестии, заявив, что сдается на нашу милость. А потом он подкупил военачальников Бестии, и они продали ему скот, перебежчиков, слонов я даже серебро…
5
Глава сената.
Веттий рассмеялся:
— За серебро царь приобрел свое же серебро. Хоте- лось бы знать — за какую цену?
В атриум входили центурионы, воины, клиенты, полупьяные, неряшливо одетые граждане, бедняки и рабы.
— В твоем доме, дорогой Тит, настоящее царство Сатурна, — насмешливо шепнул Луцилий, — равенство, братство, благосостояние, радость… Уж не думаешь ли стать вождем всех этих оборванцев?
— Не глумись, прошу тебя, — покраснел Веттий, — твое отношение к бедности равносильно презрению римлян к союзникам.
Луцилий побледнел.
— А ведь ты, carissime, [6] тоже союзник… Эти же люди готовы постоять с мечом в руках за дарование вам прав гражданства.
Сатирик растерялся:
— Прости. Я не знал, ради чего собираются эти люди. Не забудь — человек я новый, и мне показалось, что они пришли только для того, чтобы поесть и напиться…
В атриум вбежали с веселым смехом блудницы и флейтистки, окружили мужей, воинов, ремесленников и рабов. Посыпались вольные шутки.
6
Дражайший.
Меммий, Марий и Сатурнин отошли к имплювию: брезгливость вызывали в них эти женщины, а Тит Веттий, позволявший им обнимать себя, показался Марию легкомысленным и пустым человеком.
— Я догадываюсь, зачем приглашены развратницы, — сказал пропретор, — и считаю наше присутствие в этом доме постыдным.
Меммий молчал, но Сатурнин спокойно ответил:
— Да, но неужели они не люди? А разве нам известно, что довело их до такой жизни? Может, голод, насилие — кто знает…
К ним подошел Луцилий:
— Взгляните на столы, которые вносят слуги по приказанию амфитриона…
Голос Веттия донесся до них:
— Освободить место для плясок да сказать повару, чтобы поторапливался, иначе — клянусь Прометеем! — я похищу у него огонь или его у огня!
Все засмеялись.
— Опимианского вина не подавать: оно пахнет кровью Гракха!
Слова хозяина потонули в шуме голосов. Гости возлегали за столами.
Веттий подхватил Мария и Меммия под руки, кивнул Сатурнину, приглашая его следовать за собой, и торжественно подвел всех троих к столу, за которым уже возлежали две матроны и девушка: Люция — молодая дочь Муция Помпона, жена всадника Мамерка, Цецилня — пожилая супруга нобиля Нумерия, и Лоллия — дочь всадника Аниция.
Три мужа заняли места за столом.
Пожилая матрона говорила молодой:
— Удивляюсь, Лоллия! Ты пренебрегла счастливым случаем познакомиться с царем! Разве ты не была у жены Гая Бебия, когда Югурта навещал его?
— Верно, благородная Цецилия, но царь прибыл сегодня утром; вид у него был усталый, и мы с Терцией не посмели показаться ему на глаза.
— А кто сопровождал Югурту, кроме Кассия?
— Царские сановники, с такими зверскими лицами, что нам было страшно…
Сатурнин подмигнул Меммию. Марий исподтишка наблюдал за ними, чувствуя, что здесь, за столом, должно произойти нечто занимательное.
— Югурта, конечно, посетил народного трибуна, что бы заручиться его поддержкой, — заговорил Меммий, косясь на матрон. — Идя сюда, на пирушку, я встретился с Гаем Бебием, и он сказал мне… Но, может быть, благо родная Лоллия расскажет нам своим приятным голосом, о чем договорились царь и народный трибун?
Меммий, улыбаясь, взял с блюда румяную, поджаренную куриную ножку и поднес девушке. Лоллия поблагодарила его взглядом.