Марий и Сулла. Книга вторая
Шрифт:
Сулла полюбил его и, стараясь привязать к себе, приучал к утонченному разврату, который ценил больше всего и который был, по его мнению, лучшим украшением мужа.
Посещая по-прежнему Метеллов, Сулла подружился и с Далматским, верховным жрецом, чья дочь Цецилия Метелла овдовела, лишившись строгого мужа Эмилия Скавра, и стремилась выйти замуж. Будучи прежде «зеркалом женской добродетели», как ее величали в Риме, она после смерти Скавра вела распутный образ жизни, имела любовников и любовниц, и римляне шепотом называли ее fellalrix, а греки — трибадою. Это была еще се увядшая матрона, веселая, с мужественным лицом, твердостью в глазах и непреклонной волей, но крайне податливая в любви. Сулле она понравилась, он стал подумывать о женитьбе на ней, но опасался сплетен. Ночь, проведенная в ее объятиях, устранила всякие колебания, и он отправился переговорить с Далматским.
Метелл встретил его, как всегда, с радостью. Сулла заговорил с женитьбе на Цецилии и намекнул на ее поведение. Верховный жрец побагровел, — еще мгновение — и готова была вспыхнуть смертельная ссора, но Сулла положил ему руку на плечо:
— Не обижайся на меня, прошу тебя — весь Рим говорит о вдове Эмилия Скавра как о простибуле, и не тебе, человеку честному, вводить меня в заблуждение. Боги свидетели, что я не хочу тебя обидеть. Она развратна, но понравилась мне, и я склонен на ней жениться. Однако на условиях, какие не замедлю сказать, лишь она появится здесь…
Метелл то краснел, то бледнел.
Кликнул раба, написал несколько слов и приказал отнести табличку дочери.
Заговорили о событиях в провинциях, о Митридате, который завоевывал Азию, и Сулла живо рассказывал о своих походах, о нравах и быте местного населения. Но Метелл его почти не слушал — мучила мысль, почему Сулла, консул, потомок древнего аристократического рода, желает жениться на развратнице: «Неужели влюбился? Нет, не может быть. Он не таков. В чем же дело? Может быть, он хочет унизить Цецилию в присутствии отца и обратить внимание сената и цензоров, что я, верховный жрец, не слежу за поведением дочери? Или же его прельщает большое приданое: земли, виллы, дома, слитки золота и серебра, множество рабов? Не понимаю…»
— Скажи, дорогой Люций Корнелий, — перебил он Суллу, — зачем ты хочешь жениться на немолодой женщине?
— Потому что она мне понравилась. Она лучше многих матрон и девушек…
Ответ консула не удовлетворил Метелла.
— Пусть так, но, женясь на ней, ты не огражден от сплетен…
— Я не боюсь сплетен. Наше римское общество разлагается, как труп под африканским солнцем, и если Цецилия начала вести недостойную матроны жизнь, то лишь после смерти мужа. Ее заразили наши подлые нравы…
— Ты прав… А вот и она!
Цецилия вошла с улыбкою на губах. Она казалась значительно моложе своих лет: ни одного седого волоска, ни одной морщинки. Острый глаз Суллы сразу заметил, что она не румянится и не подводит сурьмой глаз, и это было приятно. Одета она была просто: стола из испанского полотна, роза в волосах, еще…
Больше не смотрел на нее, — перевел глаза на Метелла.
— Садись, — сказал отец, не глядя на нее, — консул Люций Корнелий Сулла желает говорить с тобою.
Смеющиеся глаза ее скользнули по лицу Суллы, но тотчас же она склонила голову, и римская горбинка ее носа выделилась отчетливо.
— Цецилия, — сурово заговорил Сулла, и она с удивлением подняла голову, — твое поведение вызывает стыд Метеллов и сограждан… Думала ли ты об этом? Взгляни на меня: я, консул, пришел к твоему отцу не для того, чтобы унижать его и бранить тебя, а затем, чтобы сказать тебе: опомнись, Цецилия! Ты мне нравишься, и я хочу жениться на тебе… Но ты должна стать такой же добродетельной, как супруга покойного Скавра!
Цецилия сидела не шевелясь: по лицу ее катились слезы.
— Слышишь? — повторил Сулла.
Она подняла заплаканное лицо и, встав, протянула Сулле руки:
— Прости!
Но он не взял ее рук и сурово смотрел на нее. Упала перед ним на колени.
— О господин мой, я всё сделаю… Ты первый посмотрел на меня как на женщину, достойную любви?
— Встань! Те amata capio! [1]
Метелл задрожал: это были слова, которые он говорил девочкам, когда выбирал их для служения Весте. И вот теперь это священное выражение повторял Сулла, обращаясь к его дочери. Но разве Цецилия достойна?..
1
Беру тебя, возлюбленная.
Сулла взглянул на Метелла:
— Теперь, отец, освяти наш союз…Но старик не двинулся с места.
— Дочь моя грешила во имя Венеры и пусть жертвами богине загладит свои грехи во имя чистой любви.И тогда лишь я смогу освятить ваш союз…
Старый, с трясущейся головой и близорукими глазами, он движением руки отстранил от себя дочь, низко поклонился Сулле и, взяв его тяжелую руку, прижав к своему сердцу.
VI
Женившись на Цецилии Метелле, Сулла поселился в доме Эмилия Скавра не потому, что его привлекало богатство, а оттого, что супруга привыкла к роскоши и приучила к ней восьмилетнего своего сына.
Это был набалованный мальчик, и отчим относился к нему с равнодушием, но Цецилия, страстно привязанная к сыну, умоляла мужа полюбить его. В угоду жене Сулла пересилил себя: нанял для него учителей греков, следил за его образованием, играл с ним в мяч, чехарду, «цари», «судьи», чет или нечет и в монету. Подбрасывая вверх блестящий асс, Сулла спрашивал: «Capila aut navia?» [2]
2
Голова или лодка.
Пасынок часто выигрывал, ласкался к отчиму и потом говорил матери:
— Отец очень добр…
Цецилия стала добродетельной женщиной, однако Рим, знавший ее прежнюю жизнь, не давал матроне покоя насмешливыми песнями, намеками, подметными эпистолами и даже порнографическими картинками, которые злые люди незаметно подбрасывали на улице в ее лектику.
Тогда она плакала и жаловалась мужу. Но Сулла, равнодушно пожимая плечами, говорил:
— Разве найдешь наглецов, которые занимаются этим? Если же кто из них попадется…