Мария, дочь Бургундии
Шрифт:
Но епископ с таинственным видом вел ее дальше, вглубь собора, в один из боковых пределов. Там висела небольшая потемневшая икона Мадонны с младенцем. Она была совсем не похожа на те, которые Маргарет привыкла видеть: у богородицы был темный лик, узкие глаза, прямые черные брови, почти сходящиеся у переносицы; она нежно прижималась щекой к щеке младенца, который прильнул к ней, ухватив за подбородок.
– Эта икона, – в голосе епископа слышалась торжественность, – написана самим святым Лукой еще при жизни нашей Святой Девы Марии. Сначала ее тайно хранили в Иерусалиме, а потом более тысячи лет почитали в Константинополе и вывезли оттуда, когда нависла угроза захвата города османами. Ее называют «Умиление», отсюда и название нашего собора. В 1451 году ее привез
– Город Камбре, – подхватил аббат де Берген, – стал настоящим центром паломничества в Северной Европе. Поклониться иконе приезжал и ваш прадед Филипп Добрый, и дед Карл Смелый, очень почитал эту Мадонну французский король Людовик XI. За тот короткий период, что Камбре был захвачен французскими войсками, сразу после гибели Карла, он приезжал сюда дважды. Правда, – усмехнулся румяный аббат, – чуда в данном случае не произошло: французов отсюда с позором изгнали благодаря вмешательству вашего батюшки-императора. Герцог же Филипп надеялся, что присутствие такой важной реликвии в его землях привлечет внимание к главному делу его жизни: организации нового крестового похода против неверных. Он приказал сделать несколько копий с иконы и разослал их по разным церквам нижних земель. Увы, и этому не суждено было сбыться, на все воля Господа.
– Но паломничество в Камбре и чудеса, творимые Пресвятой Девой, слава Спасителю, продолжаются, – подвел итог епископ.
Маргарет внимательно смотрела на икону. Ей она показалась олицетворением материнской любви и нежности, того, чего она в жизни не знала. Загадочный темный лик заворожил ее, узкие раскосые глаза богородицы смотрели прямо на нее, и казалось, проникали прямо в душу. Мысленно она попросила Мать Марию (которую из них?) о помощи и прощении. Ей так хотелось быть достойной своей Матери, это становилось навязчивой идеей, а она была так мала и слаба. Что ждет ее впереди? Справится ли она со всем тем бременем ответственности, которую она все больше ощущала, чем больше узнавала о своей семье и ее великом прошлом? Дева Мария смотрела на нее ласково, утешающе.
Они прошли дальше, а аббат де Берген все возвращался в разговоре к знаменитой реликвии:
– Вы знаете, ваша светлость, эта маленькая икона привела к значительным, хотя и неожиданным последствиям. В великом искусстве, которое породили наши северные земли, а я считаю его самым значительным в Европе, хотя некоторые и отдают предпочтение итальянцам, ее присутствие оказалось более чем заметным. Все великие художники современности побывали здесь, ее влияние отразилось на полотнах Дирка Баутса, Петруса Кристуса, великого Рогира ван дер Вейдена и ныне здравствующего в Брюгге Герарда Давида. Это из великих, а тех, кто рангом помельче, и не сосчитать.
Маргарет подумала, что аббат ван Берген чем-то напоминает ей Молине: когда он начинал говорить, остановить его было сложно. Впрочем, его брат епископ решительно прерывал его на полуслове.
– Я хотел бы обратить ваше внимание на еще одно чудо, которым славится Камбре, – обратился он к Маргарет. – Этот маленький городок можно назвать колыбелью прекрасной музыки. Одного того, что здесь начинал свой жизненный путь великий Гийом Дюфан, было бы достаточно, чтобы оправдать подобное заявление. Он жил вместе с матерью в нашем городе, отца своего он не знал, их приютила родня. Здесь, в Камбре, он был сначала клириком, потом помощником священника, а в конце концов каноником в нашем соборе. Он много лет провел в Италии, при дворах различных вельмож, и при папском дворе, но в конце концов осел на родине, в Камбре, был придворным музыкантом и композитором бургундского герцога. Филипп Добрый оказывал ему всяческое покровительство, для него Дюфан сочинил свою знаменитую мессу L’homme arm'e, цель которой была воодушевить на новый Крестовый поход.
– А я люблю не только его великую духовную музыку, – вмешался аббат, – он
– Здесь он и похоронен. – Епископ указал на надгробие, на котором были выбиты портрет композитора и соответствующая надпись.
– Помимо Дюфана в Камбре в разное время работали почти все значительные композиторы и музыканты нашего столетия. Николя Гренон, приятель и сосед Дюфана, они были соседями, жили напротив собора рядом с булочной, руководил здесь хором, преподавал нотную грамоту и сам пел в хоре, он служил трем герцогам Бургундским, начиная еще с Филиппа Смелого. И его могила находится в нашем соборе. Не так давно скончавшийся в Брюгге Антуан Бюнуа много лет был певчим при дворе Карла Смелого, членом его придворной капеллы. Свой путь музыканта и священника он начинал тоже здесь.
– О, я прекрасно его знал. Он был неразлучен с герцогом, сопровождал его во всех битвах и сражениях, – позволил себе вмешаться Молине. – Он сочинил много песенок: «Per me Busnois illustris comitis De Chaurolais indignum musicum» – «Я, Бюнуа, недостойный музыкант светлого графа Шароле», – почти пропел поэт. – Он потом служил и вашей матери, и отцу. Пока не удалился на покой в Брюгге.
Епископ строго посмотрел на Молине, но ничего не сказал.
– Из наших современников надо назвать Иоанна Тинкториса, он был викарием в Камбре и брал уроки музыки у великого Дюфана, и Александра Агриколу, тоже бывшего здешнего викария. Сейчас оба, к сожалению, находятся на службе у неаполитанского короля Фердинанда I, большого ценителя музыки, буквально скупающего всех лучших музыкантов Европы. Но мы продолжаем надеяться на их возвращение домой. Сейчас, когда юный герцог Бургундии, достигший совершеннолетия, вот-вот возьмет власть в свои руки, думаю, многое изменится и бургундский двор оберет свой прежний блеск.
Маргарет вдруг почувствовала укор совести. Упоминание Фердинанда I, дедушки ее подруги Карлотты, напомнило ей о подруге, практически забытой. Конечно, покидая Мелен, она отправила ей прощальную записку и подарок, как и многим другим своим знакомым, но после этого ни разу о ней не вспомнила. Новая жизнь захватила ее, в ней было столько интересного, каждый день как открытие. Ей стало жаль подругу, жизнь при французском дворе показалась ей серой, скучной, как в душной темнице, где все подчинено строгому распорядку, установленному Анной де Боже, а все, что происходит в мире, тщательно скрывается от младшего поколения. Удивительно, как ей могла нравиться та жизнь, а она ведь думала, что была счастлива. Или это королевское звание затмило ей разум?
Тут до нее дошло еще одно важное, хотя и вскользь брошенное епископом замечание. Ее брат Филипп скоро выходит из-под отцовской опеки, и все нижние земли и, видимо, остальные бургундские владения, а может быть, и вся Европа, с нетерпением, а кто и со страхом, ждут возвращения герцога Бургундии. И ее приезд домой добавляет к этим ожиданиям надежды: Бургундский дом возрождается. Аббат де Берген продолжал что-то говорить про полифонию в бургундской музыке, а Маргарет никак не могла вырваться из своих мыслей. Неслучайно возвращение домой и радует ее, открывая новую жизнь, и пугает тяжким бременем ответственности. Как не обмануть ожидания? Интересно, что думает по этому поводу ее брат?
Вечером их ждал пышный обед, во время которого музыканты продемонстрировали свои таланты, подтвердив репутацию Камбре как музыкальной столицы нижних земель. Епископ Камбре оправдал предположение Маргарет о его аскетизме, а его брат вполне ожидаемо проявил себя как гурман и любитель красивой жизни. Мяса на столе не было, зато рыба и фрукты были представлены в изобилии. Знаменитые местные миноги, угорь во всех видах, карп, тушеный в большом количестве специй. Стол отразил и близость к морю, было много морской рыбы: макрель, запеченная на открытом огне, тушеная с луком-шалотом камбала, соленое китовое мясо, считавшееся простой едой, но любимое епископом. Маргарет понравился галантин из ската, приготовленный как-то по-особому.