Мария Федоровна
Шрифт:
Граф С. Д. Шереметев — обер-егермейстер императорского двора, историк и археолог, находившийся во время коронации рядом с императрицей Марией Федоровной, поддерживая порфиру, так описывает в своих дневниках волнующие моменты коронации:
«…Гос[ударь] и Им[ператрица] подошли к Царским вратам. Миропомазание… Царь входит в Царские врата в алтарь, в то время как Императрица становится у образа Владимирской] Б[ожьей] М[атери)… Совершается великое таинство, и сила его для верующих необъятная. Это молчание апокалиптическое… Но вот разверзлись врата, и Государь выходит и становится с преклоненной головой перед образом Спасителя, а митр[ополит], обращаясь к Императрице, читает „Верую, Господи, и исповедую…“ Царь и царица возвратились на свои места… Я гляжу на него пристально. В венце и в порфире он наклонил голову и нетвердой поступью, в великом смирении, но просветленный,
Эта встреча и этот поцелуй сына и матери, конечно, были самое сильное впечатление дня, сильное и глубоко отрадное».
Будущий маршал и президент Финляндии К. Г. Маннергейм, присутствовавший на коронации в качестве кавалергардского офицера русской армии, вспоминал: «Все выглядело неописуемо красиво и величественно… Я был одним из четырех кавалергардских офицеров, которые вместе с самыми высокопоставленными лицами государства образовали шпалеры вдоль широкой лестницы, она вела от алтаря к трону на коронационном возвышении. Воздух от ладана был удушающим. С тяжелым палашом в одной руке и „голубем“ (кавалергардская каска. — Ю. К.) — в другой, мы неподвижно стояли с девяти утра до половины второго дня».
Сто один оружейный залп возвестил тысячам людей, собравшихся на площади перед Успенским собором и на улицах Москвы, что церемония коронации совершилась.
«С этой минуты Он (Николай II. — Ю. К.), —по словам С. С. Ольденбурга, — почувствовал себя помазанником Божиим, чин коронования был для него полон глубокого смысла. С детства обрученный России, он в этот день как бы повенчался с нею».
Императрица Мария Федоровна первая выходит из собора, у ворот которого ее ожидает балдахин… С. Д. Шереметев свидетельствует: «Вот она вышла на площадь… Оглушительный трезвон, пуш[ечные] выстрелы и потрясающие крики „Ура!“ встречают и провожают ее. Она кланяется словно каждому отдельно, как только она умеет кланяться, и я чувствовал, что электрическая искра проникла повсюду; и все эти лица вокруг, лица народные, с таким выражением, с такой любовью провожали ее взором, не могли оторваться от нее. Она медленно подвигалась, лицо было серьезно и сосредоточенно, но она старалась улыбнуться. Поднявшись на Красное крыльцо, она остановилась и, окинув взором несметную толпу, троекратно поклонилась народу… Еще мгновение, и она скрылась из глаз и тем же путем чрез залы Кремлевского дворца прошла во внутренние покои, где остановилась, сняла порфиру и каждому из нас молча протянула руку в знак благодарности…»
Коронация завершилась, и процессия направилась в сторону царского дворца. В горностаевой мантии с короной на голове, его величество шествовал под балдахином, который несли генерал-адъютанты государя, а перед ним и следом попарно маршировали четыре кавалергардских офицера с обнаженными палашами…
Огромное количество столов Андреевского зала Кремля было заставлено коронационными подарками. Особое внимание обращало на себя блюдо от московского купечества. Автором рисунка «Георгий Победоносец поражает дракона» был известный художник Виктор Васнецов.
Николай II в день коронации сделал следующую запись в дневнике: «14 мая. Вторник. Великий, торжественный, но тяжкий, в нравственном смысле, для Аликс, Мама и меня, день. С 8 ч. утра были на ногах; а наше шествие тронулось только в 1/2 10. Погода стояла, к счастью, дивная; Красное Крыльцо представляло сияющий вид. Все это произошло в Успенском соборе, хотя и кажется настоящим сном, но не забывается во всю жизнь!!! Вернулись к себе в половину второго. В три часа вторично пошли тем же шествием в Грановитую палату к трапезе. В 4 часа все окончилось благополучно; душою, преисполненною благодарностью к Богу, я вполне потом отдохнул. <…> В 9 час. пошли на верхний балкон, откуда Аликс зажгла электрическую иллюминацию на Иване Великом и затем последовательно осветились башни и стены Кремля, а также противоположная набережная и Замоскворечье».
На коронации присутствовали известные русские художники. На своих полотнах они запечатлели это знаменательное событие русской истории. Картина И. Е. Репина «Венчание Николая II и великой княгини Александры Федоровны» (1894) хранится в Русском музее в Петербурге, а картина В. А. Серова «Коронация Николая II в Успенском соборе» (1896) — в Государственной
Для императрицы Марии Федоровны день коронации сына был трудным днем. Позже в письме сыну Георгию Мария Федоровна, описывая свои «большие и мучительные переживания» того дня, когда «открылись все раны» и напомнили ей счастливое время коронации Александра III в 1883 году, писала:
«…Как будто происходило повторение, и присутствовать при этом, видеть эту радость и веселье было для меня большим испытанием. В конце концов, я рада, что все это позади, и благодарю Бога, который помог мне преодолеть мои личные чувства и выполнить тяжелый, но священный долг — присутствовать на коронации моего дорогого Ники и молиться за него рядом с ним в этот великий и значительный час, самый важный в его жизни. Когда он подошел поцеловать меня после причастия, у него было такое проникновенное и трогательное выражение лица, которое я не забуду никогда. Я видела в его добрых дорогих глазах все, что происходило в это время в его душе, и я почувствовала необходимость своего присутствия, несмотря на то, что это стоило мне неописуемых переживаний, почти разрывавших мое сердце.
Бедный Ники, я не могла без слез смотреть на него, такого молодого и думающего об ужасном грузе, который уже возложен на его плечи Господом Богом.
Да поможет ему Господь Бог и даст ему силу и твердости продолжить дело, которое наш обожаемый Папа так блистательно начал. Пусть идет он по его следам во славу нашей дорогой России и великого народа русского — это моя ежедневная молитва. Дай Бог! Дай Бог!»
Ходынские события омрачили коронационные празднества и легли тяжелым грузом на плечи императора и его близких. «Ужасная катастрофа на народном празднике с этими массовыми жертвами, — по словам Марии Федоровны, — опустила как бы черную вуаль на все то хорошее время. Это было такое несчастье во всех отношениях, превратившее в игру все человеческие страсти». Погибло, по официальным данным, 1282 человека (по другим данным — 1389 человек).
Великая княгиня Ольга Александровна вспоминала: «У меня кровь застыла в жилах. Мне стало дурно. Но я все-таки смотрела. Эти фуры везли мертвых — искалеченных до неузнаваемости».
Николай и Александра Федоровна присутствовали на панихиде по погибшим, а 19 мая посетили бараки и палаты Екатерининской больницы и палаты Мариинской больницы, где лежали раненые.
Из дневниковых записей Николая II за 18–20 мая 1896 года:
«18 мая. Суббота. До сих пор все шло, слава Богу, как по маслу, а сегодня случился великий грех. Толпа, ночевавшая на Ходынском поле, в ожидании начала раздачи обеда и кружки, наперла на постройки и тут произошла страшная давка, причем, ужасно прибавить, потоптано около 1300 человек!! Я об этом узнал в 10 1/2 ч. перед докладом Ванновского; отвратительное впечатление осталось от этого известия. В 12 1/2 завтракали и затем Аликс и я отправились на Ходынку на присутствование на этом печальном „народном празднике“.
19 мая. Воскресенье. В 11 час. Пошли с семейством к обедне в церковь Рождества Богородицы наверху. <…> В 2 час. Аликс и я поехали в Старо-Екатерининскую больницу, где обошли все бараки и палатки, в которых лежали все несчастные пострадавшие вчера.
20 мая. Понедельник. Поехали к обедне в Чудов монастырь; после молебна Кирилл присягнул под знаменем Гвардейского Экипажа. Он назначен флигель-адъютантом. В 3 часа поехал с Аликс в Мариинскую больницу, где осмотрели вторую по многочисленности группу раненых 18-го мая. Тут было 3–4 тяжелых случая».
Умершие, по распоряжению императора, были похоронены за его счет в отдельных гробах, а не в братской могиле, как это обычно делалось прежде. Их семьям и семьям пострадавших было выплачено по тысяче золотых рублей. Мария Федоровна также побывала в больницах, и всем раненым, а увечья получили 1300 человек, по ее распоряжению было послано по бутылке мадеры. «Я была в отчаянии при виде в госпитале всех этих бедных раненых, наполовину раздавленных, почти каждый из них потерял кого-нибудь из родных, — писала она великому князю Георгию Александровичу. — Это было ужасно! Но в то же время они были так велики и возвышенны в своей простоте, что очень хотелось встать перед ними на колени. Они были так трогательны, не обвиняя никого, кроме самих себя. „Мы сами виноваты“, — говорили они и сожалели, что огорчили царя! Да, они были прекрасны, и можно более чем гордиться от сознания, что ты принадлежишь к такому великому и прекрасному народу. Остальным классам следовало бы брать с них пример, а не грызться между собой и, особенно, не возбуждать своим буйством, своей жестокостью умы до такого состояния, которое я еще никогда не видела за 30 лет моего пребывания в России…»