Мария, княгиня Ростовская
Шрифт:
Воцарилось тяжёлое молчание. Люди стояли неподвижно, и холодный мартовский ветер шевелил лохмотья на пленниках.
— Ну что, нет здесь храбрецов и удальцов? — вновь заговорил Дмитр. — Ну что ж… Участь трусов — быть проданными аки скот, в иные земли, в тяжкое и беспросветное рабство. Выбирайте!
Толпа зашевелилась. Раздвигая народ плечом, вперёд пролез мосластый худой детина.
— Я хочу служить…
— Иуда! — раздалось сзади. — Сволочь!
— А ну молчать! — зычно гаркнул Дмитр Ейкович. — Отойди вон туда,
— Ты молодец, Димитор, — негромко сказал державшийся позади монгол, с сильным акцентом, но правильно произнося русские слова.
— … Тебе просто повезло, Василий. Думаю, приказ пришёл им уходить.
— Нет, Даниил. Устояли бы мы. Теперь уж точно знаю, устояли бы. Обман то был. Оставили татары тут половину обоза осадного, и войско охранное к нему — улюлюкать да стрелы огненные пущать. А сами всей силой на ляхов с мазовами двинулись да на угров. Ну и к тебе в гости наведались заодно.
Огонь в камине жарко пылал, и ярко били в цветные стёкла лучи неистового апрельского солнца. Весна в Холме не столь ранняя, как в угорской земле, но и не такая затяжная, как в далёком Ростове. Ещё неделя, другая, и разом вспыхнут зелёной дымкой леса… Вот только на душе снега не тают. Долгая, долгая зима…
За столом сидети трое — князь Даниил Романович Галицкий, сводный брат его Василий Романович Холмский и княгиня Елена Романовна… Черниговская? Или Киевская? Или уже просто вдова?
Княгиня Елена до боли закусила губу — так вдруг захотелось завыть по-бабьи, тягуче и безнадёжно. Где же ты, Михаил свет Всеволодович, ладо мой?
Елена огромным усилием воли подавила отчаяние, выплеснувшееся из самой глуби души — нельзя, нельзя, молоко пропадёт! — и снова ей овладело спокойствие. Как будто вырвался из тёмной глубины пузырь болотного газа, и вновь сомкнулась ряска над бездонным болотом…
Вошёл слуга-истопник, помешал прогоревшие угли, добавил дров в камин и опять исчез за дверью.
— Сегодня гонец прибыл с новой вестью… — хмуро произнёс Василий. — Не дождался Хенрик Силезский подмоги. Под Легницей разбили его наголову, когда король Васлав токмо в одном дне пути был. И самого Хенрика убили, голову отсекли да на копьё водрузили. Позавчера сие дело случилось.
Князь Даниил сжал ножку кубка, из которого пил.
— И он не дождался, стало быть… А король Васлав что?
— А что Васлав? Даром что Железный, а как узнал, враз назад подался. Теперь чехам на своей земле гостей ждать…
Помолчали.
— Скажи, брате, неужто и впрямь смогут они все земли до конца покорить? Невозможно представить сие!
— Король Бела Арпад собрал войско великое… — Василий отпил пива из серебряного кубка. — Ждёт самого Батыя.
— Ведь должен же кто-то окорот дать им! — зло заговорил Даниил. — Ну сам посуди, ведь не бессмертные они, татары! Сколько того войска осталось у Батыя? Да сколько в туменах Пайдара уцелело?
— Это ты так думаешь, брате. А вот ведомо ли тебе, что воевода киевский Дмитр Ейкович ныне на службе у Батыя и войско ему собирает из русичей?
Даниил поперхнулся.
— Ну, Дмитро… Ну, гад ползучий, предатель подлый…
— И опять не так, — горько усмехнулся Василий. — Батый объявил всю Русь покорённую данницей своей. Так что служит Дмитр Ейкович вполне законно, получается. Вот держал он Киев при Михаиле, а потом при тебе — где тут измена?
Василий снова отхлебнул пива.
— Так что не надейся, что иссякнут силы у Батыя. Тем и сильны они, поганые, что из покорённых народов силу черпают и дальше идут, другие страны покоряя. Как снежный ком… Своих-то, мунгалов то есть, у них в войске всего ничего. Остальные все пришлые… Эй, Елена Романовна, ты чего?
Елена откинулась к стене, глубоко дыша. От запаха пива и жареного мяса вдруг так замутило…
— На воздух… — Елена встала, пошатнулась, но устояла. — Душно тут…
— Иди, иди, прогуляйся!
Уже стоя в дверях, Елена не сдержалась. Повернулась вполоборота, держась за косяк.
— Окорот им дать должны, говорите… А сами? Ежели б ты, и ты, и Кондрат Мазовецкий, и король Бела не сидели по берлогам своим, а пришли на помощь Михаилу Всеволодовичу, так и не сидели бы сейчас на головёшках, так и этак гадая!
Братья угрюмо смотрели в стол.
— Ежели бы все были умными, как бабы потом… Ты иди, сестрица, погуляй малость.
В покоях, отведённых Елене, было прохладно — огонь в камине не горел — и тошнота сразу отступила. В соседней комнате слышалось бормотание няньки и радостное взвизгивание Юрия Михайловича, очевидно, изволившего бодрствовать. Княгиня прошла туда.
Младенец, окрещенный Олегом, мирно, неслышно посапывал в колыбели, которую покачивала молодая служанка Ольга, приданная в помощь няньке Мавре. Сама Мавра занималась Юриком, развлекавшимся сообразно возрасту на полу.
— А вот и мамушка пришла к тебе, да? — нянька тормошила малыша.
— Мама! — громко произнёс княжич. — Гулять!
— Одевай его, Мавра, — распорядилась Елена, — пойдём-ка мы и правда на воздух. Как вернусь, Олежку покормлю. Ты, Ольга, с ним остаёшься.
— Слушаюсь, госпожа моя!
На улице яркое весеннее солнце враз заставило всх троих прижмуриться. Юрий Михайлович громко чихнул.
— Ой, да кто это так чихает? Ой, да будь здрав, княже! — продолжала играть с ребёнком Мавра, но Елена уже не слушала её. Во двор въезжали всадники, и среди них…
— М-и-и-иха-а-ась!!!
Елена рванулась к мужу, едва не рухнув с крыльца. К счастью, Михаил Всеволодович успел подхватить её.
— Ну что ты, что ты, лада моя… Живой я, живой, видишь?