Мария, княгиня Ростовская
Шрифт:
Дэлгэр кивнул, и здоровенные нукеры втащили в избу молодую женщину, а за ней двух ребятишек — мальчика лет двенадцати и девочку лет восьми.
— Сейчас мои люди займутся ими. А ты будешь смотреть и вспоминать, где Мастислаб.
Два палача сорвали одежду с девочки, деловито распяли её на узких козлах, бывших ещё недавно приспособлением для распиловки дров. Здоровенный нукер ощупал девочку между ног, осклабившись, начал развязывать пояс.
— Нехристи! Поганые! Изверги! — женщина билась в руках здоровенных монголов.
— Заткните ей глотку! — приказал Дэлгэр. Один
— Ты всё ещё не помнишь, где коназ Мастислаб?
— Отпустите… Всё скажу, всё… — захрипел мужчина, до того мёртво молчавший. Дэлгэр усмехнулся. Всё оказалось не так трудно, как думалось.
— Где?
— В лесу… — забормотал Охрим невнятно, давясь и сглатывая… — отсюда вёрст восемьдесят…
— Как называется?
— Не помню названия… Показать могу…
Дэлгэр коротко кивнул, и палачи начали отвязывать свои жертвы. Девочка даже не могла плакать, дрожа, как осиновый лист…
— Мы поедем туда прямо сейчас, Охрим. Твоя жена и дети пока посидят у нас. Если ты не солгал, мы всех вас отпустим.
Охрим снова сглотнул, глядя на жену. Молодая женщина, плача, обнимала сына и дочь, кутая их в порванные одежды.
— Прости, Марья.
— Бог тебе судья, Охрим… Не выпустят они нас…
— Выпустим, — вмешался Дэлгэр, усмехаясь, — и денег дадим. Мне нужно, чтобы каждый урус усвоил — служить Повелителю Вселенной выгодно. А поддерживать тех, кто идёт против него, смертельно опасно. Уведите!
— …А у нас в Ононе рыба совсем мелкая, и едят её только самые бедные пастухи.
Тудан положил поверх здоровенного ломтя хлеба второй пласт осетрового балыка, отхлебнул из кубка пива, с удовольствием откусил и зажевал.
— Ну, у нас на Руси мелкую рыбу тоже едят голодранцы всякие, — князь Ярослав положил большую ложку чёрной икры поверх масла, — Но вот такую рыбку не всякий купец позволит себе, скажу не хвастая. Ты попробуй-ка вот с этим!
Ярослав надрезал серебряным ножичком греческий лимон, выдавил сок на икру, протянул монголу.
— На-ка вот, отведай!
Тудан, справившись с прежним блюдом, взял предложенное угощение, куснул:
— Ум-м… Это ещё лучше… Должен сказать тебе, коназ Еруслаб, урусы понимают в еде.
— Ну так! — широко улыбнулся Ярослав. — В еде да в бабах не разбираться — что за мужчина тогда?
Тудан довольно захохотал, оценив шутку.
— Однако, давно хочу спросить тебя, Еруслаб. Чего вы делаете в этих вот маленьких домах, именуемых банями? Там так жарко и сыро!
— Так это… моются в банях-то… — даже немного растерялся Ярослав.
— Зачем?
Теперь Ярослав растерялся окончательно. Как объяснить очевидное? Спросил бы ещё, зачем люди спят…
— Чтобы чистым быть, ясно дело. Грязь смыть с себя…
— Глупости, коназ, ты меня извини. Вы смываете с себя удачу, так говорят наши шаманы. Что и доказал исход всех битв!
Тудан громко, сыто захохотал. Ярослав Всеволодович заставил себя улыбнуться в ответ.
— Дань, почитай, собрана, Тудан-нойон. Завтра можешь принимать.
— Ну? — Тудан откинулся на лавке, сыто причмокнул. — Если честно, я бы погостил ещё пару деньков. Но ты прав — дела, дела зовут…
Ярослав снова улыбнулся, надеясь, что улыбка его не выглядит явно напряжённой. Монгольские гостюшки уже в немалую трату встали княжеской казне. Во-первых, требовали обильной мясной пищи, для чего резали на княжеском заднем дворе ежедневно немало быков и овец. Во-вторых, шатались по хоромам, проникая нагло везде, и грубо окоротить их никто не решался — при этом подвыпившие стражи хватались за сабли, и что дальше делать? Без малейшего зазрения совести гости похищали из поставцов ценную посуду, взламывали сундуки… Тудан удручённо кивал, выслушивая очередную повесть о ночных похождениях батыров, но мер к своим людям никаких не принимал, и лишь чуть позже Ярослав понял — таким образом монголы весьма недвусмысленно подгоняли хозяина, побуждая к скорейшему сбору дани.
— Да, чуть не забыл. Что хозяйка твоя, так и не вернулась из дома урусских богов?
— Из обители? Да нет, не вернулась. Пускай погостит, не вредно ей.
— Я знаю, что той обители сам Бату-хан выдал охранную пайцзу. Притом серебряную, а не деревянную, как прочим мелким храмам, и даже не медную.
Тудан отпил пива из кружки, почмокал.
— Кстати, раз уж мы намерены посетить Суздаль… Я хочу взглянуть на эту женщину, главную шаманку той обители.
— У нас это называют «мать-настоятельница», — Ярослав тоже отпил пива. — А знаешь ли ты, что преподобная Евфросинья — родная сестра ростовской княгини Марии?
— Мне это известно, — прищурился монгол. — Как и то, что её муж, коназ Василко отказался служить Повелителю, несмотря на то, что Бату-хан готов был предоставить ему все блага и золотую пайцзу.
Теперь Тудан выглядел задумчивым.
— Я порой ловлю себя на мысли, коназ Еруслаб — да действительно ли урусы люди, или только выглядят таковыми? Их поступки и мысли скрыты от разумения. Они отвергают великую честь перед лицом бесславной и мучительной гибели. Можно понять властелина, который надеется на победу и оттого отвергает руку Повелителя, как это сделал угорский король. Можно даже понять владык на Западе, надеющихся отсидеться за толстыми каменными стенами, рассчитывая на то, что у воинов Повелителя нет времени брать в осаду каждую крепость. Но вот таких, как это Василко, или проклятый Коловрат, или жителей Злого города я не понимаю.
Тудан поставил на стол опустевший кубок.
— Короче, завтра мы посетим ту обитель. Я хочу понять.
Князь Ярослав помолчал. Да, Евфросинье таких гостей только и не хватает в женской обители…
— Твоя воля, нойон. Завтра так завтра. Токмо не бери с собой всю орду-то свою…
— Э, нет! Что значит не бери? Со всей сотней поеду, коназ, мало ли что! Говорят, у вас тут полно медведей.
— Да уж поели всех медведей-то за последние годы…
— Ну волков! В общем, я сказал!