Мария, княгиня Ростовская
Шрифт:
Монгол смотрел пронзительно.
— Я должен убедиться, что ты не лжёшь
Горка серебра, такая близкая и желанная, исчезла из-под носа Илюхи, и он запоздало понял, какого дурака свалял. Так и отдаст ему сотню гривен этот немытый, как же!
— Здрав будь, славный Тудан-нойон, и вы також, гости дорогие!
Князь Ярослав спустился с крыльца, дабы лично оказать почёт и уважение послу Бату-хана. Посол, однако, не спешил слезать с коня. Он заговорил, и тотчас эхом откликнулся переводчик, высокий
— Почему ты не встречаешь нас на дороге к городу, коназ Еруслаб? Это невежливо.
Князь даже растерялся от такой наглости.
— У нас на Руси так не заведено. Хозяин встречает гостей у дома своего, на крыльце, или при особом уважении в воротах, как я ныне…
— Это неправильно, коназ. Хорошо, на первый раз Тудан согласен замять, но в следующий раз это будет считаться злостным неуважением. Со всеми последствиями, коназ Еруслаб.
Но князь уже овладел собой. Ладно… До следующего года нужно ещё дожить. Сейчас главное, не сорваться и не дать повода диким зверям. Войско Бату-хана уже вернулось в приволжские степи. Что стоит бешеным волкам сорваться в новый поход? Русь уже не та. Второго нашествия нам не выдержать…
— Учту, славный Тудан. Ну а теперь, добро пожаловать отдохнуть и закусить с дороги!
Посол наконец соизволил спешиться, бросив поводья нукеру охраны. Вслед за ним спешивались прочие, заполонив собой весь двор — Тудан привёл с собой две сотни охранников да ещё разных нужных людей, от китайца, обученного отличать фальшивое серебро и золото, до простых слуг-рабов, призванных ходить за конями и прочее.
— Не беспокойся, коназ, — чуть насмешливо произнёс Тудан, уловив удивление Ярослава. — Одна половина моих людей пойдёт дальше, на Ростов и Углич. Её поведёт Балдан-багатур.
— Да гостите сколько влезет! — отшутился князь.
— Слишком долго нам гостить тоже некогда, коназ Еруслаб. Повелитель ждёт нас с данью.
Среди прибывших князь заметил богато одетого парнишку, большеглазого и тоненького, но явно татарина. Кто таков?
— Вот это коназ Еруслаб, Худу, — Тудан подвёл парнишку к Ярославу. — А это племянник великого хана Берке, коназ. Отец и мать его из славного рода Чингисидов, но смерть не пощадила их. Хан Берке велел мне взять молодого батыра, чтобы он повидал мир. Отсюда он поедет с Балданом, а пока пусть посмотрит твои владения, эге?
— Рад приветствовать тебя, великий князь! — по-русски, довольно правильно выговаривая слова, произнёс Худу.
— И я рад видеть славного племянника великого Берке-хана, — вежливо улыбаясь, ответил Ярослав. — Проходите в дом, гости дорогие!
Уже на пороге Тудан вполголоса выговорил парнишке, заговорив по-монгольски.
— Запомни, Худу — не ты должен первым здороваться с урусами, а они с тобой.
— Но ведь это великий коназ!
— Даже самый великий коназ дикарей ниже любого, в чьих жилах течёт кровь самого Чингис-хана!
— Эйе, а тут что?
— Мёд это, прошлогодний…
— Почему такой чёрный, э?
— Так это же гречишный мёд!
Мункэ хмурился. Кто его разберёт… Монгол разбирался в медах не больше, чем в рыбе. Надо будет в следующий раз взять с собой знатока, вот что…
Приёмку дани посланник Бату-хана проводил лично, и весьма придирчиво. Тряс связки шкурок — чернобурые и обычные лисы, куницы, бобры и просто белки — щупал мех, не лезет ли. По его велению здоровенный нукер протыкал каждый брус воска железным прутом — нет ли камня внутри? В углу старый, сморщенный китаец взвешивал серебро в воде, дабы определить чистоту пробы.
Князь Ингварь только скулами поводил, глядя на всё это. Богатства, с превеликими трудами собранные с разорённой земли, должны были утечь безвозмездно. Пожалуй, этого хватило бы на постройку каменного храма. А ведь это не последняя дань… Теперь они повадятся, как медведь на пасеку…
— Эйе, нужно ещё пятьдесят восемь гривен, коназ Ингар! — посол Бату-хана закончил подсчёты. Он уже неплохо говорил по-русски, правда, сильно коверкая слова.
Князь помолчал.
— Ну нет больше. Ничего нет, пойми.
— Как нет? Надо, чтобы было.
Мункэ прищурился.
— Там у тебя дома посуда красивый есть, я видел. Другой вещи.
Князь вздохнул глубоко раз, другой. Спокойно, только спокойно.
— Онфим, — окликнул он ключника, — принеси-ка нам кубки и чаши из поставца.
Когда указанное было принесено, монгол взял в руки и бегло оглядел вещи, поражавшие тонкостью работы. Сунул китайцу, сказал пару слов. Китаец принялся взвешивать, накладывая гирьки на чашку весов.
— Это будет двенадцать гривен, коназ Ингар.
— Погоди… — князь Ингварь даже глаза вытаращил. — Это что… это ты их на вес считаешь?! Это же фрязинская работа, да киевская золотая зернь! Этим вещам цены нет!
— Есть цена, Ингар. Я дал двенадцать гривен. Не нравится, дам десять.
Ингварь Ингваревич с каменным лицом смотрел на ухмыляющегося монгола.
— Я заменю вещи сии.
— Э, нет! Это уже принадлежит великому Бату-хану. Кто я такой, чтобы раздавать его имущество?
Теперь Мункэ откровенно издевался.
— Хорошо, хан, — голос Ингваря Ингваревича звучал ровно. — Завтра ты получишь остатнее. Чего-нить ещё из серебряной утвари найду и в слитки перелью.
— Так ты не знаешь, где коназ Мастислаб, э? — Дэлгэр поднял голову пленного, взяв за кудлатую шевелюру. Охрим Бобёр, здоровенный мужик, был раздет догола и забит в китайские колодки — два бруса с выемками, из которых торчали ступни ног и кисти рук. На спине его виднелись полосы, явно оставленные ударами бича. Из бороды огненными углями светились злые глаза.
— Очень жаль. Потому что нам стало известно, что ты связан с коназом-волком. Ну что ж, ты сам выбрал свою судьбу!