Мария Кровавая
Шрифт:
В конце июня Генрих явился в апартаменты королевы и спокойно заявил, что их брак с самого начала был незаконным, что он обнаружил это недавно и обратился к папе с просьбой помочь ему исправить ошибку. Екатерина заплакала, а Генрих, расстроенный, покинул супругу. Ей уже было это известно, но все равно, услышав о разводе из его собственных уст, она испытала сильные страдания. Такая бессердечность, такая намеренная жестокость! За восемнадцать лет супружества Генрих подвергал ее тысячам унижений, издевался над ней, а порой, разгневавшись, даже бил, но то, что происходило сейчас, было чем-то иным.
Несколько успокоившись, она обратилась за помощью к племяннику. В конце июля ее приближенный добрался до двора Карла V с письмом, подтверждающим слухи о планах Генриха. Император тут же собственноручно
Прошло несколько месяцев с тех пор, как Генрих принял это скандальное решение, но дальше высоконаучных юридических дебатов дело не пошло. Король отправлял в Рим посланника за посланником: вначале это был опытный дипломат, Уильям Найт, затем представители Вулси, епископы Гардинер и Фокс, а позднее еще и Франсис Брайан, и, наконец, дипломат Питер Вапнес, — но никто из них не смог повлиять на папу Климентия, который до сих пор еще не пришел в себя от разгрома Вечного города и бесчестья, которому подвергся, пребывая в плену. Карл освободил его только через семь месяцев, и папа пытался восстановить свой двор в изгнании, в Орвието, но он был человеком слабым, а в данной ситуации действовать независимо не решился бы даже и более сильный. Разрешив развод, он бы вызвал недовольство императора, чего сделать не мог, но одновременно боялся отказом восстановить против себя Генриха. Поэтому он многозначительно молчал, поручив действовать своим чиновникам.
Спустя год для рассмотрения вопроса о разводе короля в Англию прибыл папский легат, кардинал Кампеджио, уполномоченный созвать папский трибунал, но Климентий наказал ему оттягивать окончательное решение как можно дольше, все время пытаясь убедить Генриха отказаться от своих планов. Вскоре после прибытия Кампеджио Екатерина свела на нет все прежние успехи короля, предъявив вторую папскую буллу, в которой подтверждалось, что ее брак с Генрихом является законным. Начались переговоры, чтобы отменить эту вторую буллу, но они к весне 1529 года зашли в тупик.
В довершение ко всему в Лондоне опять началась эпидемия потницы. И снова принялся косить людей этот губительный цикл: озноб, «сильный жар», бредовое состояние и смерть. Первая волна унесла сорок тысяч жизней. Лондонцы бежали от заразы в деревни и в результате разносили ее повсюду. Управление государством и торговля замерли, а затем и вовсе остановились. Судебные разбирательства были отложены, а все конторы позакрывали. Вулси прибег к своему испытанному способу избежать потницы — до конца эпидемии запереться в своем дворце. Французский посол писал, что любой желающий поговорить с кардиналом должен был кричать в трубу. Прислуга всех уровней, начиная с королевского, извлекла на Божий свет флаконы и коробки с лекарствами, которые сохранились со времен последнего бедствия десять лет назад, но болезнь была смертоносной, как всегда. По словам современника, пережившего эпидемию, потница «принесла больше забот священникам, чем докторам», и была такой «вредоносной и губительной», что единственным способом спастись от нее было бегство. Причем бежали все на шаг впереди заразы.
Когда же от потницы умер приближенный Генриха, Уильям Комптон, и многие во дворце, в том числе и Анна Болейн, начали обнаруживать признаки недомогания, король быстро переехал в особняк в Хартфордшире, оставив своих придворных и возлюбленную бороться с болезнью своими силами. Он написал Анне бодрую записку, напоминая, что болезнь щадит женщин гораздо чаще, чем мужчин, но в тот момент, когда она ее прочла, для нее опасность уже миновала. Маловероятно, что ей понравилось такое трусливое бегство короля. Зато он проявил особенную заботу о Генри Фитцрое. Когда шесть человек в поселении по соседству с резиденцией Фитцроя умерли от потницы, Генрих приказал сыну переехать в замок Понтефракт. Он переживал, что поблизости нет доктора, и лично составил профилактическое лекарство для мальчика и его окружения. «Слава Господу и Вашему Высочайшему покровительству, — писал Фитцрой отцу, когда эпидемия пошла на убыль. — С помощью лекарств, какие Ваше Величество прислали мне, я прожил это лето даже без намека на опасность губительной потницы, что владычествовала в этих краях, а также других, за что я раболепно и с любовью Ваше Величество благодарю».
Неизвестно, снабдил ли Генрих лекарствами жену и дочь, по они были с ним в Хартфордшире, и на время неприятный вопрос о разводе отошел на второй план. Сейчас главное было просто выжить. Перед самой эпидемией потницы Мария переболела оспой, и вообще здоровье у нее было слабое. Екатерина тоже в последнее время заметно сдала. С Генрихом она решила вести себя так, как будто ничто не изменилось, по ее напускное веселье и доброжелательность по отношению к нему стоили ей очень дорого. Исповедник Екатерины и испанские дуэньи хорошо знали, как она страдает.
Мучения Екатерины усугубляли постоянные усилия Вулси, Кампеджио и остальных по возможности отдалить ее от Генриха и каким-нибудь способом приблизить развод. Например, если бы она согласилась удалиться в монастырь, то по церковным законам Генрих считался бы свободным от брака точно так же, как и в случае смерти Екатерины. Вначале ей предложили довольно сносные условия: она ничего не теряет, кроме того, что «перестает быть королевской особой», ей будет позволено сохранить приданое, ренту и драгоценности. И, что более важно, ее уход не повлияет на права Марии на наследование. Но Екатерина отказалась не раздумывая. Другие предложения ее вообще разгневали. Кампеджио и Вулси оба склонялись к тому, чтобы желание Генриха избавиться от Екатерины было удовлетворено, но при этом Мария осталась наследницей престола. Для этого принцессе было необходимо выйти замуж за Фитцроя. Несмотря на кровное родство, папа скорее всего дал бы разрешение на брак. Такой выход предлагался неоднократно, но Екатерина его отвергла. Был еще один вариант, нетрадиционный, — его, кажется, предложил чуть ли не сам Климентий VII, — при котором Генрих мог жениться на Анне без развода с Екатериной, то есть стал бы первым монархом-двоеженцем в западной истории.
Решение о разводе откладывалось, и Генрих уже начинал терять терпение. Он вымещал раздражение на приближенных и все сильнее давил на Вулси. А кардинал, чтобы достичь развода, кажется, уже использовал все ходы. Папский легат Кампеджио пытался убедить его отказаться от попыток уговорить папу санкционировать развод короля, но обнаружил, что говорить на эту тему с Вулси все равно что «обращаться к скале». У Вулси действительно было очень трудное положение: как кардинал римской церкви, он был слугой папы и был призван отстаивать его интересы. Но одновременно Вулси занимал пост лорд-канцлера и главы церкви государства и в этом качестве обязан был во всем поддерживать короля. В первые годы правления Генриха, когда у короля с папой не было никаких разногласий, эти два поста, которые занимал Вулси, дополняли друг друга, но теперь обстановка коренным образом изменилась.
Во всем он обвинял Анну. С глазу на глаз Вулси говорил Генриху, что если тот хочет жениться во второй раз, так пусть его невестой станет принцесса из французского королевского дома, а не придворная кокетка. Его беспокоило, что Анна и ее родственники относятся к нему без должного почтения. Он был, по словам его почитателей, «тогда самым могущественным из всех» и привык, чтобы при малейшем намеке к нему сразу же устремлялись герцоги и графы, а тут эта Анна узурпировала его власть, наушничая королю. Этого он ей простить не мог и открыто поносил фаворитку короля. «Я знаю, — говорил он, — эта ворона по вечерам прилетает к королю и каркает, пороча все мои действия». Генрих, конечно, был на стороне Анны, и вскоре напряжение достигло такого накала, что двор разделился на два лагеря.