Мария Стюарт. Королева, несущая гибель
Шрифт:
Леди Дуглас воспитана хорошо, она лишь чуть улыбнулась и вышла из комнаты, оставив Марию читать послание без свидетелей. Пока та ломала печать и разворачивала листок, в голове пронеслись тысячи мыслей. В заботливом окружении Лохливенского замка она даже чуть забыла, почему здесь находится и что ей грозит. Но действительность грубо постучалась в ее жизнь посланием английской королевы.
Строчки выплясывали, а глаза застилали слезы. Чего Мария могла ожидать от своей соперницы, если та на троне, а она сама в заточении?! Но самым неприятным было понимание, что написанное
«…Вы не могли ужасней замарать свою честь, чем выйдя с такой поспешностью за человека, не только известного нам с самой худшей стороны, но к тому же обвиняемого молвой в убийстве Вашего супруга… немудрено, что Вы навлекли на себя обвинение в соучастии, хотя мы всемерно уповаем на то, что оно не соответствует истине…
…Но чтобы утешить Вас в Вашем несчастье, о котором мы наслышаны, спешим заверить Вас, что сделаем все, что в наших силах и что почтем нужным, чтобы защитить Вашу честь и безопасность…»
Мария со злостью швырнула письмо в сторону. Она смеет ее укорять! Эта фальшивая девственница, не вылезавшая из спальни со своим любовником неделями, да что там неделями – годами! Когда человек понимает, что не прав, ему становится еще хуже от своей неправоты, и обвинения принимают дурной оборот. Будь Мария чуть спокойней, она бы честно созналась, что, как ни любила Елизавета своего Дадли, как ни желала выйти за него замуж, она не дала ни малейшего повода обвинить себя в прелюбодеянии. Стоило Дадли оказаться запачканным в некрасивой истории с гибелью жены, как Елизавета распорядилась о строгом расследовании, отстранив от него всех, кто мог хоть как-то быть заинтересован в результате. Этого у нее не отнимешь. Но и после расследования свою судьбу с Дадли не связала даже после согласия на брак со стороны английского Парламента.
Но Мария не признавала ни за кем права судить ее, даже не судить, а просто осуждать! Она королева, облечена властью господом почти с рождения, и власть эта незыблема и неподсудна, что бы она ни творила! Никогда она не стала бы ни перед кем оправдываться, никогда не стала поступаться своими желаниями из боязни всеобщего осуждения! Мария Стюарт даже не задумывалась над тем, что своим поведением не дает покоя целой стране, какое ей дело до их спокойствия, если у нее нет собственного?!
Даже упоминание Елизаветой всеобщего осуждения ее поведения в Европе (а европейские монархи действительно в ужасе хватались за головы) ничуть не остудило пыл пленницы. В раздражении она даже не сразу заметила самого важного – не столько выговора за плохое поведение, сколько обещания приложить усилия к ее спасению.
Елизавета осуждала Марию за дурное и даже преступное поведение, но никак не могла допустить, чтобы лорды и тем более народ судили королеву. Она действительно написала довольно гневное письмо лордам с требованием не сметь предавать суду помазанницу божию, напоминая: «…Велением Божьим вы – подданные, а она – ваша госпожа…» Но как бы ни стращала английская королева, как бы ни подкупала и сыпала обещаниями то кары, то новых подачек, шотландские лорды остановиться уже не могли. Народ требовал королевской крови или по крайней мере
Что было бы, попроси в ответном послании Мария прислать за ней войска или вообще более действенной, чем та, что предлагалась, помощи? Неизвестно, но она не попросила. Поистине, благодарность не входила в список достоинств Марии Стюарт. Она не намерена оправдываться ни перед кем, пока даже перед Елизаветой (потом она будет умолять встретиться и выслушать ее оправдания, но тогда это будет не нужно самой Елизавете). Она королева, и этим все сказано!
Сильная боль скрутила низ живота, Мария невольно присела… Но боль отпустила, хотя вместо нее осталась другая – долгая, тягучая… Что это?! Еще рано! Нет!
Постаралась дышать ровно, успокоиться. Вроде получилось… Прошло не так много времени, и боль повторилась. С каждым наплывом она усиливалась, становясь как-то злее и длясь дольше.
Помертвевшими губами Мария окликнула Анну:
– Позовите леди Дуглас, только быстро и тихо…
На дворе ночь, и леди Маргарита, конечно, спала, потому появилась не сразу, в пеньюаре, халате и ночном чепце:
– Что случилось?
Хотя и без объяснений ясно.
– У меня… кажется… схватки.
Потрогав живот Марии, Маргарита усмехнулась:
– Не кажется, а так и есть, и родите Вы скоро. Мы пока не будем никого будить, постарайтесь родить только с нашей с Анной помощью, если будут осложнения, тогда позовем Вашего аптекаря. И постарайтесь не кричать, чтобы не все в замке знали, что кто-то родился.
Анна уже тащила в спальню бадью с горячей водой и множество простыней.
Они действительно сделали все тихо, и только крик новорожденной девочки нарушил тишину замка. Но ее тут же забрала какая-то упитанная, крепкая молодая женщина, приложила к своей груди, и девочка замолчала.
Мария лежала, разметавшись по подушкам, она действительно не издала ни звука, кроме тихих коротких стонов. К ней подсела Маргарита Дуглас, похлопала по руке:
– Послушайте меня, мадам. Девочка родилась маленькая, думаю, немного раньше времени. Вы этого испугались? Ничего, грудь схватила жадно, сосет хорошо, значит, будет жить. Ей месяцев семь, но никак не четыре, как должно быть. Поэтому не в Ваших интересах, чтобы ребенка кто-то видел. Ее увезут, а вот если у Вас все закончится благополучно, я Вам скажу, где она.
– Но как я объясню исчезновение живота?
– Скажем, что этой ночью у Вас был неожиданный выкидыш… Все прошло так быстро, что мы никого не успели разбудить. И благодарите бога, чтобы все удалось скрыть…
– Спасибо… – прошептала Мария, заливаясь слезами.
– Полноте плакать, раньше надо было думать. Ну, ничего, у Вас есть сын… И еще будут дети.
На следующий день в дневнике ее секретаря появилась запись: у королевы случился выкидыш… кажется, две девочки…
Если считать со времени «похищения» Марии Босуэлом, то получалось недель двенадцать, даже в нынешнее время врачи не всегда берутся определить у двойняшек такого малого срока пол, а уж в почти полевых условиях…