Мария Стюарт

Дюма-отец Александр

Исходя из приговора, вынесенного нами и другими членами нашего совета, дворянами и судьями, бывшей королеве Шотландии по имени Мария, дочери и наследнице короля Шотландии Иакова Пятого, именуемой обычно королевой Шотландии и вдовствующей королевой Франции, каковой приговор все общины нашего королевства, собравшиеся в нашем последнем парламенте, не токмо обсудили, по по зрелом обсуждении признали справедливым и разумным; исходя также из настоятельных просьб и ходатайств наших подданных, умоляющих и настаивающих обнародовать вышеупомянутый приговор названной особе и привести его в исполнение, ибо они почитают его в полной мере заслуженным, добавляя при том, что содержание оной в заключении каждодневно будет представлять несомненную и явную опасность не только для нашей жизни, но и для них самих, их потомства и общественного порядка в королевстве, равно имея в виду как дело Евангелия и истинной христианской религии, так и

мир и покой в государстве; однако мы отсрочивали публичное оповещение названного приговора и до сего часа воздерживались издать повеление об его исполнении; тем не менее для всецелого удовлетворения помянутых ходатайств, производимых общинами нашего парламента, от которого мы каждодневно слышим, что все наши верноподданные, начиная от дворянства вплоть до людей низкого звания, в полном согласии с самыми мудрыми, знатными и благочестивыми и с верноподданной и чувствительной любовью к нам в заботе о нашей жизни, равно как в опасении, как бы не было разрушено нынешнее благословенное и счастливое состояние нашего королевства, ежели мы уклонимся от исполнения приговора, принимают и желают исполнения оного, и хотя всеобщие и непрестанные ходатайства, просьбы, советы и пожелания противоречат в подобных случаях нашей естественной склонности, мы, убежденные настоятельностью их непрестанных прошений, имеющих целью безопасность нашей особы, а равно и общественный порядок в нашем королевстве, наконец согласились и смирились со свершением правосудия и казнью оной особы и, принимая во внимание особое доверие, каковое мы питаем к вашей верности и преданности, а равно зная вашу любовь и привязанность в отношении нас и ваши заслуги в обеспечении безопасности нашей особы и нашей родины, в коей вы являетесь знатнейшими и первейшими людьми, призываем вас и повелеваем во исполнение оного приговора отправиться в замок Фотерингей, где под охраной нашего любезного и верного слуги и советника сэра Эймиаса Полета находится бывшая королева Шотландии, взять на себя бремя и произвести под вашим наблюдением казнь над ее особой в вашем собственном присутствии, а также в присутствии всех тех служителей правосудия, которым вы прикажете быть там, пребывая в ожидании, что названная казнь будет произведена тем способом и в той форме, а также в то время и в том месте и в присутствии тех лиц, которых вы пятеро, четверо, трое либо двое по вашему собственному усмотрению сочтете необходимыми, вне зависимости от любых законов, установлений и указов, противоречащих настоящему повелению, скрепленному нашей большой печатью королевства Англии, каковое послужит каждому из вас, а равно всем, кто будет присутствовать или по вашему приказанию иметь какое-либо касательство к вышеназванной казни, полным и достаточным оправданием на все времена.

Учинено и дано в нашем доме в Гринвиче первого дня февраля месяца (10 февраля нового стиля) на двадцать пятом году нашего царствования».

Мария с величайшим спокойствием и неколебимым достоинством слушала чтение, а когда оно было завершено, осенив себя знаком креста, промолвила:

– Да будет благословенна любая весть, ниспосланная Господом! Благодарю тебя, Боже, за то, что ты кладешь конец злоключениям, которые я терпела на твоих глазах больше девятнадцати лет.

– Миледи, – обратился к ней граф Кент, – не держите на нас зла за вашу смерть: она необходима для спокойствия государства и успехов новой религии.

– Значит, – радостно воскликнула Мария, – мне посчастливится умереть за веру моих отцов, и Господь Бог удостоит меня приобщиться к славе мучеников! Благодарю тебя, Боже, – молитвенно сложив руки, продолжала она уже не столь экзальтированно, но с благочестивым смирением, – благодарю за то, что ты благоволил даровать мне конец, какого я не заслуживаю. Господи, ведь это же доказательство, что ты любишь меня, и подтверждение, что принимаешь меня в число своих слуг. Ведь хотя мне сообщили про этот приговор, я из-за того, как со мной обходились девятнадцать лет, боялась, что буду лишена столь счастливого конца, что ваша королева не осмелится поднять руку на меня, такую же королеву милостью Божией, как она, дочь короля, как она, помазанницу Божию, как она, близкую ее родственницу, внучку короля Генриха Седьмого, и к тому же имевшую честь быть королевой Франции и являющуюся вдовствующей королевой этой страны. И этот мой страх был тем более велик и оправдан, что я, – тут она положила руку на Новый Завет, лежащий рядом на столике, – никогда – клянусь в том на этой святой книге – не замышляла, никого не подстрекала и даже не желала смерти моей сестре, королеве Англии.

– Миледи, – подойдя к столу и указывая на Новый Завет, промолвил граф Кент, – эта книга, на которой вы клянетесь, не настоящая, потому что это папистская версия, и посему вашу клятву должно считать не более достоверной, чем книга, на которой она принесена.

– Милорд, –

отвечала королева, – возможно, то, что вы говорите, верно для вас, но не для меня, поскольку я знаю, что эта книга – точное и подлинное изложение слов нашего Спасителя, сделанное весьма ученым и почтенным доктором и одобренное церковью.

– Ваша милость, – возразил граф Кент, – закоснела в том, что узнала и чему научилась в юности, и никогда не интересовалась, что хорошо, а что плохо. Неудивительно, что вы упорствуете в своих заблуждениях, ведь вы никогда не имели возможности послушать человека, который помог бы вам познать истину. А поскольку у вашей милости осталось всего несколько часов жизни и нельзя терять ни минуты, мы, с позволения вашей милости, пришлем к вам декана из Питерборо, человека величайшей учености в вопросах религии, который словом своим приуготовит вас к спасению, которому вы, к величайшему нашему сожалению и к прискорбию нашей августейшей государыни, препятствуете приверженностью к папистским безрассудствам, мерзостям и простительным только малым детям глупостям, из-за которых католики расходятся со святым словом Божиим и познанием истины.

– Вы заблуждаетесь, милорд, – мягко заметила королева, – полагая, будто я бездумно росла в вере своих отцов и не занималась самым серьезнейшим образом столь важной проблемой, каковой является религия. Напротив, я в своей жизни встречалась со сведущими и учеными людьми, которые научили меня всему, чему следовало научить, и я многое почерпывала из чтения их книг, пока меня не лишили возможности внимать их слову. Присутствующий здесь граф Шрусбери подтвердит вам, что после прибытия в Англию я во время поста думала над этими проблемами и слушала ваших ученейших богословов, но их слова нисколько не задели моей души. Так что совершенно бессмысленно, милорд, – улыбнулась она, – присылать к такой закоснелой особе, как я, декана из Питерборо, сколь бы знающ он ни был. Единственное, что я попрошу взамен него, милорд, и за что буду вам благодарна превыше всех мер, – пришлите ко мне моего духовника, которого вы держите здесь взаперти, чтобы он дал мне утешение и приуготовил меня к смерти, а в случае его отсутствия любого другого католического священнослужителя, кем бы он ни был, пусть даже бедным деревенским священником, ибо Господу это неважно, и он требует от него не учености, но веры.

– Сожалею, ваша милость, – объявил граф Кент, – но вынужден отказать в этой вашей просьбе, ибо исполнить ее означало бы поступить противу нашей религии и совести, и посему мы вновь предлагаем вам достопочтенного декана из Питерборо, убежденные, что он даст вашей милости утешение куда успешнее и принесет пользы куда больше, чем любой епископ, священник или викарий католического исповедания.

– Благодарю, милорд, – еще раз отказалась королева, – но мне не о чем с ним говорить, а так как совесть моя чиста и я не совершала преступления, за которое меня казнят, то с Божьей помощью мученичество заменит мне исповедь. А теперь, милорд, я напомню вам ваши недавние слова, что мне осталось мало жить, и эти немногие часы мне будет куда полезнее провести в молитве и благоговейном самоуглублении, а не в пустых препирательствах.

С этими словами она поднялась, кивнула графам, сэру Билу, Эймиасу и Друри и величественным жестом показала им, что желает остаться одна, но, когда они уже уходили, вдруг вспомнила:

– Кстати, милорды, к какому времени я должна приготовиться умереть?

– Завтра к восьми утра, миледи, – запинаясь, ответил граф Шрусбери.

– Прекрасно, – бросила Мария. – А не можете ли вы мне сообщить от имени моей сестры Елизаветы ответ на письмо, которое я написала ей около месяца назад?

– Простите, миледи, а о чем было письмо? – осведомился граф Кент.

– О моих похоронах, милорд. Я просила, чтобы меня погребли во Франции в кафедральном соборе Реймса рядом с моей блаженной памяти матерью-королевой.

– Это никак невозможно, миледи, – отвечал граф Кент, – но вам не стоит беспокоиться обо всем этом: королева, моя августейшая повелительница, предусмотрит и устроит все должным образом. У вашей милости есть еще какие-нибудь просьбы к нам?

– Еще я хотела бы знать, – продолжала королева, – будет ли дозволено моим слугам вернуться в свои страны с тем немногим, что я смогу им дать. Признаться, это и вправду очень мало за их долгую службу мне и долгое заключение, которое они претерпели из-за меня.

– У нас нет никаких полномочий отвечать на этот вопрос, миледи, – сказал граф Кент, – но думаем, что и здесь, как во всем прочем, будут отданы распоряжения сделать все в соответствии с вашим волеизъявлением. У вашей милости есть к нам еще вопросы?

– Нет, милорд, – ответила королева и вновь кивнула. – Вы можете удалиться.

– Минуточку, милорды! Минуточку! – вскричал старик-врач, выскочив из ряда слуг и бросившись на колени перед графами.

– А вам что угодно? – осведомился граф Шрусбери.