Мария Стюарт

Дюма-отец Александр

– Боже! Я умираю.

Поскольку все видели, из какого окна был произведен выстрел, люди из свиты регента тотчас бросились к парадной двери дома, выходящей на улицу, выломали ее, но успели лишь увидеть, как конь Босуэлоу перемахнул через садовую калитку. Они тут же вскочили на лошадей, оставленных на улице, и бросились в погоню. У Босуэлоу был добрый конь и некоторое преимущество перед преследователями, однако четверо из них оказались отличными наездниками и начали настигать его, целясь из пистолетов. Босуэлоу, видя, что хлыста и шпор уже недостаточно, выхватил кинжал и воспользовался им как стрекалом. Конь, получив укол кинжалом, обрел новые силы и перелетел через овраг шириной восемнадцать футов, положив между своим хозяином и преследователями непреодолимую преграду.

Убийца бежал во Францию, где нашел убежище и покровительство у Гизов. Совершенное им дерзкое покушение стяжало ему славу, и за несколько дней до Варфоломеевской ночи он получил предложение убить адмирала Колиньи. [34] Однако Босуэлоу с негодованием отверг его, заявив, что он не наемный убийца, он отомстил за свои обиды, а ежели кто-то обижен на Колиньи, то пусть придет к нему, расспросит, как он действовал, и действует тем же манером.

В ночь после покушения Мерри скончался, оставив регентство графу Ленноксу, отцу Дарнли. Елизавета, узнав о смерти Мерри, воскликнула, что она потеряла лучшего друга.

34

Колиньи, Гаспар де Шатийон (1519–1572) – французский военачальник, глава гугенотов. Накануне Варфоломеевской ночи сторонники Гизов устроили на него покушение, он был ранен, а в Варфоломеевскую ночь его прикончили.

А пока в Шотландии происходили эти события, Мария Стюарт продолжала оставаться узницей, несмотря на настоятельные и непрекращающиеся протесты французских королей Карла IX и Генриха III. Правда, напуганная попыткой освободить Марию, Елизавета велела перевезти ее в Шеффилдский замок, вокруг которого непрестанно ходили караулы.

Шли дни, месяцы, годы, и несчастную Марию Стюарт, которая с таким нетерпением переносила одиннадцатимесячное заключение в замке Лохливен, уже в течение шестнадцати лет перевозили, невзирая на ее собственные протесты и протесты послов Франции и Испании, из тюрьмы в тюрьму и наконец поместили в замок Татбери под надзор сэра Эймиаса Полета, ее последнего тюремщика; там ей отвели под жилье две низкие сырые комнаты, и та малость сил, что еще у нее оставалась, иссякла так стремительно, что бывали дни, когда она из-за боли в ногах не могла ступить и шагу. Бывшая государыней в двух королевствах, лежавшая после рождения в позолоченной колыбели и даже в детстве носившая только шелк и бархат, она была унижена до такой степени, что вынуждена была выпрашивать у своего тюремщика не столь жесткую кровать и одеяла потеплее. Просьба эта рассматривалась как важное государственное дело и стала предметом долгих, почти месячных препирательств, после чего узнице наконец выдали просимое. И все-таки недуги, холод и всевозможные лишения слишком медленно воздействовали на здоровый и крепкий организм Марии. Сэру Полету попытались намекнуть, что он оказал бы великую услугу королеве Англии, если бы сумел сократить дни той, которая мысленно уже давно была приговорена своей соперницей, но не спешила умереть. Однако сэр Эймиас Полет, как ни груб и суров он был по отношению к Марии Стюарт, объявил, что, пока он при узнице, она может не опасаться ни яда, поскольку он пробует все подаваемые ей кушанья, ни кинжала, так как он никому не позволит приблизиться к ней. Действительно, убийцы, подосланные Лестером, тем самым, что некогда претендовал на руку прекрасной Марии Стюарт, были изгнаны из замка его суровым стражем тотчас же, как только он узнал, с какими намерениями они прибыли. Словом, Елизавете оставалось лишь запастись терпением, удовлетворяясь возможностью мучить ту, кого она не смела прикончить, и ждать нового повода поставить ее перед судом. Несчастливая звезда Марии Стюарт в конце концов предоставила Елизавете этот так долго запаздывавший повод.

Бабингтон, молодой дворянин-католик, последняя поросль давнего рыцарства, которое в ту эпоху уже начало угасать, воодушевленный тем, что папа Пий V [35] отлучил Елизавету от церкви, отказав ей на земле в правах на свое королевство, а на небесах в спасении, задумал освободить Марию: с этого момента он рассматривал ее не просто как политическую узницу, но как мученицу за веру. А в 1585 году Елизавета издала закон, гласивший, что всякий, кто посягнет на ее персону, будет считаться лицом или действующим в пользу лица, предъявляющего свои права на корону Англии; в этом случае назначается комиссия из двадцати пяти членов, которой поручается в обход любых судов проверить все имеющиеся улики и вынести приговор обвиняемым, кем бы они ни были. Не обескураженный примером предшественников, Бабингтон объединил вокруг себя нескольких своих друзей, тоже ревностных католиков, став во главе заговора, целью которого было убийство Елизаветы и возведение на английский престол Марии Стюарт. Но его планы стали известны Уолсингему; [36] он позволил заговорщикам действовать, но так, чтобы их действия не представляли опасности, а накануне дня, назначенного для убийства королевы, приказал их арестовать.

35

Пий V (Микеле Гислери) (1504–1572) – римский папа с 1565 г., вел энергичную борьбу против Реформации, в 1570 г. отлучил Елизавету от церкви.

36

Уолсингем, Фрэнсис (1530–1590) – государственный секретарь и министр полиции в царствование Елизаветы. Существует мнение, что весь заговор Бабингтона был хитроумной провокацией Уолсингема.

Елизавете этот безрассудный и безнадежный заговор доставил огромную радость, так как в соответствии с текстом закона он позволил ей наконец-то стать владычицей жизни соперницы. Сэру Эймиасу Полету немедля было велено арестовать все бумаги узницы, а ее самое перевести в замок Фотерингей. Тюремщик, притворившись, будто ослабляет свою обычную суровость, предложил Марии Стюарт верховую прогулку под предлогом, что ей следовало бы подышать свежим воздухом. Несчастная узница, в течение трех лет видевшая окрестности лишь сквозь тюремные решетки, с радостью согласилась и выехала из Татбери на лошади, у которой для вящей безопасности были спутаны передние ноги; при этом ее сопровождали два стражника. Стражники отконвоировали Марию в замок Фотерингей, назначенный ей отныне для пребывания; там для нее были уже приготовлены покои, стены и потолок в которых были затянуты черным сукном, так что она заживо вступила в собственную могилу. А Бабингтон и его сообщники уже были казнены.

В это же время арестовали обоих секретарей Марии Стюарт, Керла и Ноу, и изъяли у них все бумаги, каковые тотчас же были пересланы Елизавете, и та повелела сорока членам комиссии собраться и без промедления провести суд над шотландской королевой. Они съехались в Фотерингей 14 октября 1586 года, а на следующий день собрались в парадном зале замка и приступили к следствию.

Поначалу Мария Стюарт отказалась предстать перед ними, заявив, что не признает членов комиссии своими судьями, так как они не являются шотландскими пэрами, и равно не признает английские законы, которые никогда ее не защищали, а, напротив, позволяли совершать над нею насилие. Но, видя, что процесс тем не менее продолжается, на нем заслушивается и принимается любая клевета и некому ее опровергнуть, Мария решила предстать перед комиссией.

Мы приведем два допроса Марии Стюарт в том виде, в каком они были направлены г-ном де Бельевром г-ну де Вильруа. [37] Г-н де Бельевр стал, как мы впоследствии увидим, чрезвычайным посланником короля Генриха III к Елизавете.

«Названная дама села в конце упомянутого стола, а вышеперечисленные члены комиссии уселись вокруг него.

Королева Шотландии начала свою речь нижеследующими словами:

– Я не признаю ни одного из вас, собравшихся здесь, равным мне и моим судьей и не признаю за вами права допрашивать меня в отношении каких бы то ни было обвинений. То, что я сейчас делаю и говорю, я говорю по собственной непринужденной воле, беря Бога в свидетели, что я невиновна и на моей совести нет ничего из того, что мне пытаются здесь вменить клеветническими измышлениями. Я – суверенная государыня, рождена королевой и не подчиняюсь никому, кроме Господа, которому только и обязана отчетом в своих деяниях. Посему я еще раз заявляю протест, дабы появление перед вами не принесло ущерба ни мне, ни другим королям, государям и владетелям, моим союзникам, ни моему сыну, и требую, чтобы мой протест был записан и внесен в акты.

37

Бельевр, Помпонн де (1529–1607) – президент парижского парламента; Вильруа, Никола де (1542–1617) – государственный секретарь в царствование Карла IX и Генриха III.

После чего канцлер, являющийся одним из членов комиссии, взял слово и опротестовал заявленный протест; затем он велел зачитать королеве Шотландии, на каком основании действует комиссия, образованная в соответствии с уложениями и законом королевства.

На что Мария Стюарт ответила, что она еще раз заявляет протест и что вышеназванные уложения и законы не имеют силы по отношению к ней, поскольку оные уложения и законы писаны не для особ ее сана.

На что канцлер заявил, что комиссия будет вести процесс против нее, даже если она откажется отвечать, и объявил, что все будет происходить в соответствии с процедурой, в виду того что она вдвойне виновна перед законом: заговорщики действовали не только в ее пользу, но и с ее согласия, на что вышеназванная королева Шотландии ответила, что ничего про это не знала.

Тогда ей были зачитаны письма, в которых утверждается, что она писала Бабингтону и получала от него ответы.

Мария Стюарт заявила, что никогда не видела Бабингтона, никогда не имела с ним сношений и ни разу в жизни не получила от него ни единого письма и что она уверена: никто в целом свете не сможет доказать, будто она когда-либо хоть в чем-нибудь действовала во вред или против названной королевы Англии; притом, находясь под столь строгой охраной, под какой находится она, лишенная возможности сношений с кем бы то ни было, разлученная со своими близкими, окруженная врагами и, наконец, не имеющая возможности с кем-либо посоветоваться, она не могла ни принимать участия, ни содействовать деяниям, в каковых ее обвиняют; впрочем, множество людей, которых она не знает, писали ей, и она получала множество писем, даже не ведая, от кого они приходят.

Тогда ей прочли признание Бабингтона, но она сказала, что не знает, что он хотел этим сказать, а также, что ежели Бабингтон и его сообщники утверждали подобное, то, значит, они люди подлые, скверные и клеветники.

– Предъявите мне, – добавила она, – письмо, написанное моей рукой и с моей подписью, раз вы утверждаете, будто я писала Бабингтону, а не поддельные копии, наподобие этих, ибо вы можете изготовить их, сколько вам заблагорассудится.

Тогда ей предъявили письмо, написанное, как сказали, Бабингтоном. Она глянула на него и объявила: