Мария Стюарт
Шрифт:
– Я знала, душенька, – промолвила она, осматривая платья, ткани для которых были выбраны с самым отменным вкусом, – что твой отец – храбрый и доблестный рыцарь, но не могла даже предположить, что он так разбирается в нарядах. Мы назначим его хранителем нашего гардероба.
– Увы, ваше величество, вы заблуждаетесь, – с улыбкой отвечала Мэри Сейтон. – Мой отец приказал начистить до блеска все латы, наточить все мечи, развернуть все имеющиеся в замке знамена, он готов умереть за ваше величество, но ему и в голову не пришло бы предложить что-нибудь, кроме крыши над головой да своего плаща, чтобы уберечь вас от холода. Нет, это Дуглас все предусмотрел и подготовил – все вплоть до вашей любимой кобылы Розабеллы, которая с нетерпением ожидает в конюшне, когда, сев на нее, ваше величество совершит торжественный въезд в Эдинбург.
– Но как ему удалось ее заполучить? – удивилась Мария Стюарт. – Я-то думала, что при разделе моего имущества Розабелла досталась красавице Элис, любимой султанше моего брата.
– Да, так оно и было, – подтвердила Мэри Сейтон. – И, зная цену Розабелле, ее держали за тысячей замков и запоров под присмотром целой армии конюхов, но Дуглас способен совершать чудеса, и, как я вам сказала, Розабелла ждет ваше величество.
– О благородный Дуглас! – со слезами на глазах прошептала королева и, словно разговаривая сама с собой, промолвила: – Такую верность мы ничем не сможем вознаградить. Другие будут счастливы, получив почести, должности, деньги, но для Дугласа все это ничего не значит.
– Полно, ваше величество, полно, – остановила ее Мэри Сейтон. – Бог платит долги королей, он и вознаградит Дугласа. А ваше величество ждут к завтраку. Надеюсь, ваше величество, – улыбнувшись, добавила она, – вы не сделаете моему отцу афронта, какой вчера сделали лорду Дугласу, отказавшись прийти на пир в честь его приезда?
– И правильно, полагаю, сделала, – заметила Мария. – Но ты права, душенька, хватит грустных мыслей. Вот станем снова королевой и тогда подумаем, что можно сделать для Дугласа.
Королева оделась и сошла вниз. Как сообщила Мэри Сейтон, все самые могущественные лорды, ее сторонники, уже собрались в замке и ждали в парадном зале. Ее появление было встречено восторженными кликами, и она села за стол, имея по правую руку лорда Сейтона, по левую Дугласа; за креслом у нее стоял малыш Уильям, приступивший с этого дня к исполнению своих обязанностей пажа.
Утром следующего дня королеву разбудили звуки труб и рогов: вчера было договорено, что сегодня все отправятся к Гамильтонам, где будут ждать прибытия новых подкреплений. Королева надела изящную амазонку и вскоре верхом на Розабелле выехала к своим защитникам. Зазвучали радостные возгласы, все восхищались ее красотой, грацией и отвагой. Мария Стюарт снова стала собой и ощущала, что к ней вернулась та волшебная власть, которой она покоряла всех, кто оказывался рядом с ней. Все вокруг были счастливы, но самым счастливым был, пожалуй, Уильям, у которого впервые в жизни появился такой красивый наряд и такая великолепная лошадь.
В Гамильтоне, куда королева прибыла в тот же вечер, ее ожидали около трех тысяч человек, а за ночь ее армия увеличилась до шести тысяч. В среду 2 мая она была узницей, ее единственным другом в тюрьме был мальчик, единственным средством сообщения со своими сторонниками – мерцающий, зыбкий свет лампы, и вот спустя три дня, в субботу, она была не только свободна, но и стояла во главе могущественной конфедерации, в которую входили владетели девяти графств, восемь лордов, девять епископов, множество баронов и дворян, славящихся храбростью во всей Шотландии.
Наиболее благоразумные из окружения королевы советовали запереться в крепости Дамбартон, считавшейся неприступной, и дать время всем сторонникам, как бы далеко они ни были рассеяны, соединиться с основными силами; командовать походом было доверено Аргайлу, и 11 мая королева выступила во главе десятитысячной армии.
Мерри пребывал в Глазго, когда пришла весть о бегстве королевы; город был хорошо укреплен, он решил держаться в нем и призвал к себе самых храбрых и самых верных своих сторонников. Керколди Грейнджский, Мортон Линдсей Байерский, лорд Лохливен и Уильям Дуглас поспешили на его зов, и у них собралось шесть тысяч самого лучшего войска в королевстве; Рутвен же тем временем вел рекрутский набор в графствах Бервик и Ангус и должен был вскоре присоединиться к ним.
На рассвете 13 мая Мортон занял деревню Ленгсайд, через которую королеве нужно было пройти, чтобы попасть в Дамбартон. Известие о том, что деревня занята, королева получила, когда обе армии были в шести милях друг от друга. Первым побуждением Марии было попытаться уклониться от сражения; ей вспомнилась битва при Карберри-Хилл, в результате которой она была разлучена с Босуэлом и увезена в Эдинбург; она высказала это свое мнение, и его поддержал Джордж Дуглас, который в черном панцире без герба неизменно ехал рядом с королевой.
– Уклониться от сражения! – возмутился лорд Сейтон, не смея возразить королеве и обращаясь к Дугласу, словно предложение высказал он. – Возможно, нам и следовало бы так поступить, будь нас один против десяти, но сейчас, когда на двух неприятелей приходится трое наших воинов, мы этого ни за что не станем делать. Вы, мой юный друг, – с некоторым презрением продолжал он, – высказываете весьма странные предложения, видимо, забыв, что вы из Дугласов и разговариваете с Сейтоном.
– Милорд, – спокойно отвечал Джордж, – если бы речь шла только о жизни Сейтонов или Дугласов, можете быть уверены, я с не меньшей решительностью, чем вы, готов был бы вступить в бой, будь то один против десяти или трое против двоих, но сейчас мы отвечаем за жизнь, которая для Шотландии стократ ценней, чем жизнь всех Дугласов и Сейтонов, вместе взятых. Так что мое мнение – уклониться от битвы.
– Сражаться! Сражаться! – закричали остальные лорды.
– Вы слышите, ваше величество? – обратился лорд Сейтон к Марии Стюарт. – Мне кажется, противиться столь единодушному мнению было бы опасно. В Шотландии есть поговорка: самое благоразумное – это храбрость.
– Но разве вы не слышали, что регент занял выгодную позицию? – осведомилась королева.
– Борзая гонит зайца и по холмам, и по равнине. И где бы он ни был, мы затравим его, – ответил Сейтон.
– Что ж, пусть будет по-вашему, милорды. Пусть никто не скажет, что Мария Стюарт заставила вложить в ножны мечи, которые были обнажены, чтобы защитить ее.
Затем она обратилась к Дугласу:
– Джордж, отберите двадцать человек для моей охраны и примите над ними команду. Вы останетесь при мне.
Джордж поклонился, выбрал два десятка самых храбрых воинов, окружил ими королеву, а сам занял место во главе их, после чего армии был отдан приказ двигаться дальше. Через два часа авангард увидел неприятеля и остановился, вскоре к нему подтянулось остальное войско.
Воины королевы выстроились в линию, параллельную городу Глазго, а холмы, возвышающиеся перед ними, были заняты неприятельской армией, над которой, как и над армией Марии Стюарт, развевались знамена Шотландского королевства. По другую сторону, на противоположном склоне, находилась деревня Ленгсайд, окруженная огороженными выгонами и садами. Дорога, ведущая к ней и следующая всем неровностям рельефа, в одном месте так сужалась, что там с трудом могли пройти бок о бок два человека, затем чуть дальше она спускалась в овраг, за которым разделялась на две: одна поднималась к Ленгсайду, а вторая вела в Глазго.