Мария Стюарт
Шрифт:
Королева затрепетала от радости: она надеялась, что уязвленная леди Лохливен не захочет встречаться с ней и Джордж заменит брата. Так оно и вышло. Когда настало время завтрака, на лестнице послышались шаги; дверь распахнулась, и вошел Джордж Дуглас, а за ним слуги, несущие блюда. Джордж едва поклонился ей, но поскольку он уже предупредил, чтобы королева ничему не удивлялась, она с презрительным видом кивнула в ответ на его поклон. Исполнив свои обязанности, слуги, как обычно, удалились.
– Наконец-то вы вернулись, – промолвила королева.
Джордж приложил палец к губам и подошел к двери, чтобы убедиться, не подслушивает
– Да, ваше величество, вернулся и, хвала небесам, принес добрые вести.
– Рассказывайте же скорей! – воскликнула королева. – Ведь жизнь в этом замке – подлинный ад. Вы, наверное, знаете, что они приезжали и заставили меня подписать отречение?
– Да, ваше величество, – отвечал Дуглас, – но мы также знаем, что только насилием можно было вырвать у вас подпись, и наша преданность вашему величеству лишь возросла, если такое возможно.
– Но что вам удалось сделать?
– Сейтоны и Гамильтоны, которые, как вашему величеству известно, являются самыми верными вашими слугами, – Мария с улыбкой повернулась к Мэри Сейтон и сжала ей руку, – уже собрали свои дружины и по первому сигналу готовы выступить, но поскольку их объединенных сил все равно недостаточно, чтобы дать сражение, мы направимся прямиком в Дамбартон, комендант которого – наш союзник. Положение и стены этой крепости позволят нам продержаться против всей армии регента, пока все, кто остался вам верен, не придут на соединение с нами.
– Так, – произнесла королева, – мне ясно, что мы будем делать, когда выйдем отсюда, но как нам отсюда выйти?
– А вот тут вашему величеству придется призвать на помощь все свое мужество, доказательства которого вы неоднократно давали.
– Если речь идет только о мужестве и хладнокровии, – заметила королева, – то можете быть спокойны: и того, и другого у меня в достатке.
– Вот напильник, – сказал Джордж, вручая инструмент Мэри Сейтон, словно он считал, что королева не должна даже касаться его, – а вечером я принесу вашему величеству веревки, чтобы сделать лестницу. Окно это расположено на высоте не более двадцати футов, вы перепилите один из прутьев решетки; я заранее поднимусь к вам по лестнице, чтобы проверить, выдержит ли она вас. Я подкупил одного из солдат гарнизона, он откроет калитку, которую охраняет, и вы свободны.
– И когда же это произойдет? – спросила королева.
– Надо дождаться, – ответил Дуглас, – во-первых, когда в Кинроссе у нас будет эскорт, достаточный, чтобы обеспечить безопасность вашего величества, а во-вторых, когда настанет черед Томаса Уордена нести ночную стражу у дальней двери, до которой мы сможем добраться незамеченными.
– А как вы об этом узнаете? Вы останетесь в замке?
– Увы, нет, ваше величество, – сказал Джордж. – В замке я буду для вас бесполезен и даже опасен, но зато вне его смогу оказать вам действенную помощь.
– Как же вы узнаете, что пришел черед Томаса Уордена?
– Флюгер на северной башне будет направлен не по ветру, как должно было бы быть, а закреплен против ветра.
– А как же предупредят меня?
– На этот счет все предусмотрено. Огонь, который каждую ночь горит в домике на Кинросском холме, говорит вам, что друзья рядом, и когда вы захотите узнать, близок ли или, напротив, отодвигается час вашего освобождения, поставьте лампу на это окошко. В тот же миг огонь там исчезнет, а вы приложите руку к груди и считайте удары сердца: если, прежде чем огонь там появится снова, вы насчитаете двадцать ударов, это означает, что ничего еще не решено; если только десять, значит, побег близок; если вы успеете сосчитать только до пяти, побег назначен на следующую ночь, но ежели огонь не поставят вновь на окно, знайте, – в эту ночь вы бежите. Сигналом вам послужит трижды повторенный крик совы в замке. Когда услышите его, бросайте веревочную лестницу в окно.
– О Дуглас, – воскликнула королева, – только вы могли так все придумать и устроить! Благодарю вас, благодарю!
И она протянула ему руку для поцелуя.
Яркий румянец залил щеки молодого человека, но в тот же миг он овладел собой, опустился на одно колено и, укрыв в душе любовь, в которой он всего лишь раз признался королеве и о которой обещал больше никогда ей не говорить, принял протянутую ему руку и поцеловал с такой почтительностью, что никто бы не увидел в этом поцелуе ничего, кроме свидетельства безграничной преданности.
Затем, отвесив глубокий поклон, он удалился, поскольку слишком долгое пребывание у королевы могло бы возбудить подозрения.
Когда наступил обед, Дуглас, как и обещал, принес моток веревок. Их оказалось недостаточно; в тот же вечер Мэри Сейтон опустила веревку из окна, и Джордж привязал к ней еще один моток; об этом они заранее договорились, и проделано это было без всяких помех через час после возвращения охотников.
Наутро Джордж покинул замок.
Королева и Мэри Сейтон, не теряя времени, начали плести веревочную лестницу, и на третий день она уже была готова. В тот же вечер Мария, исполненная нетерпения и, пожалуй, скорей желая убедиться в неусыпности своих сторонников, чем узнать, скоро ли освобождение, поставила на окно лампу; в тот же миг, как и обещал Джордж Дуглас, огонь в домике на Кинросском холме исчез; королева приложила руку к сердцу и насчитала двадцать ударов, после чего свет опять появился; итак, все наготове, но срок еще не установлен.
В течение недели каждый вечер королева ставила на окно лампу и каждый раз насчитывала двадцать ударов сердца, но наконец в первый день следующей недели насчитала только десять ударов, на одиннадцатом свет снова появился.
Королева не поверила себе, решила, что ошиблась; она убрала лампу, а минут через пятнадцать вновь поставила ее на окно; незримый наблюдатель понял, что у него требуют подтверждения вести, и убрал огонь. Мария принялась считать удары сердца, и хотя сейчас оно билось куда стремительней, на двенадцатом ударе на горизонте вновь загорелась звезда; никаких сомнений не оставалось: для побега все готово.
Ночью Мария не могла уснуть и готова была расплакаться от переполняющего ее чувства благодарности друзьям. Настало утро, и королева несколько раз переспрашивала Мэри Сейтон, действительно ли был обнадеживающий ответ, не приснился ли он ей. При каждом шуме она вздрагивала, ей чудилось, что план, от которого зависит ее свобода, раскрыт, а за завтраком и обедом она не осмеливалась поднять глаз на Уильяма Дугласа из страха прочесть на его лице, что все рухнуло.
Вечером королева вновь задала лампой вопрос, и ответ был тот же самый; ничего не изменилось, и маяк все так же сулил надежду.