Мария Стюарт
Шрифт:
Мэри Сейтон и Роберт Мелвил испуганно переглянулись: события эти происходили совсем недавно, и память о них, если можно так выразиться, еще кровоточила в сердце королевы, однако Мария Стюарт с потрясающей невозмутимостью и презрительной улыбкой на устах бросила:
– Милорд, легко повергать противника, когда он не вышел на бой, и все же поверьте, если бы я унаследовала меч Стюартов, как унаследовала их скипетр, этот ваш клинок, какой бы длины он ни был, показался бы вам слишком коротким. Но оставим это, милорд. Поскольку вы здесь для того, чтобы рассказать нам про то, что вы собираетесь совершить, а не про то, что вы совершили, я позволю себе вернуть вас к делам более
29
Имеется в виду сочинение Пьера де Брантома «Похвальбы и божба испанцев», что, вероятно, представляет собой анахронизм; написано это сочинение после 1574 г., опубликовано в 1666 г.
– Вы совершенно правы, миледи, – отвечал побагровевший от гнева Линдсей, – и вы уже узнали бы цель нашей миссии, если бы лорд Рутвен не заставлял себя ждать. Впрочем, – добавил он, успокоившись, – ждать вам придется недолго: он уже идет.
Действительно, на лестнице послышались шаги, и при их звуках королева, с поразительным спокойствием воспринимавшая оскорбления Линдсея, залилась такой бледностью, что Мелвил, который не спускал с нее глаз, протянул руку к креслу, очевидно, намереваясь пододвинуть его и предложить ей сесть, однако она знаком дала понять, что не нуждается в помощи, и с деланым спокойствием обратила взгляд на дверь. Лорд Рутвен вошел в комнату. Впервые после убийства Риццио королева увидела сына его убийцы.
Лорд Рутвен был одновременно и воином, и государственным мужем, и в тот день его наряд указывал на обе стороны его деятельности; он был одет в полукафтан из буйволовой кожи, украшенный шитьем и достаточно изящный, чтобы в нем можно было показаться и при дворе, но в случае необходимости на него можно было надеть кирасу и идти в сражение; как и отец, он был страшно бледен; как и отцу, ему суждено было умереть молодым, а лицо его в еще большей степени, чем лицо отца, было отмечено зловещей печалью, по которой вещуны распознают тех, кого ждет насильственная смерть.
В лорде Рутвене сочеталось изысканное достоинство придворного с непреклонным характером государственного деятеля; полный решимости добиться от Марии Стюарт – и если нужно будет, даже силой – согласия на все требования регента, он, войдя, приветствовал королеву холодным, но почтительным поклоном, на который она ответила реверансом. После этого управитель придвинул кресло к массивному столу, на котором уже было приготовлено все необходимое для письма, и по знаку обоих лордов удалился, оставив королеву и ее подругу наедине с тремя посланцами. Королева, понимая, что стол и кресло приготовлены для нее, села и первой прервала молчание, казавшееся стократ более тягостным, чем любые слова.
– Итак, милорды, вы видите, я жду, – промолвила она. – Неужели весть, которую вы должны мне сообщить, настолько ужасна, что два таких прославленных воина, как лорд Линдсей и лорд Рутвен, не решаются огласить ее?
– Ваше величество, – отвечал лорд Рутвен, – я принадлежу к роду, и вам это известно, который не колеблется, когда нужно исполнить долг. Впрочем, мы надеемся, что пребывание в заточении подготовило вас к тому, чтобы выслушать послание, которое мы должны передать вам от имени тайного совета.
– Тайного совета! – возмутилась королева. – А по какому праву созданный мною тайный совет действует без
– Ваше величество, – сказал лорд Рутвен, которому, похоже, была поручена трудная обязанность говорить с королевой, меж тем как Линдсей молчал и лишь возбужденно сжимал и разжимал кулак на рукояти своего длинного меча, – мне крайне неприятно, что я вынужден рассеять ваши заблуждения на сей счет. Я прибыл сюда отнюдь не для того, чтобы молить вас о милосердии, а, напротив, предложить вам от имени тайного совета прощение.
– Прощение мне, милорд? – вскричала королева. – Подданные предлагают прощение своей государыне! О, это до того ново и необычно, что изумление мое превосходит негодование, и потому, вместо того чтобы повелеть вам умолкнуть, как я, наверное, и должна была бы сделать, я умоляю вас продолжать.
– И я тем охотней подчиняюсь вам, миледи, – произнес, ничуть не смутясь, лорд Рутвен, – что прощение вам предлагается на определенных условиях, каковые приведены в этих актах, предназначенных установить в государстве спокойствие, жестоко подорванное многими вашими винами, и вины эти придется искупить.
– А будет ли мне дозволено, милорд, прочесть эти акты, или я должна, доверяясь тем, кто мне их привез, подписать их с закрытыми глазами?
– Нет, миледи, – отвечал лорд Рутвен, – тайный совет, напротив того, желает, чтобы вы ознакомились с ними, так как вы должны подписать их по собственной воле и без принуждения.
– Тогда прочтите их, милорд, поскольку мне кажется, что в ваши весьма необычные обязанности входит и оглашение их.
Лорд Рутвен развернул одну из двух грамот, что он держал в руке, и совершенно бесстрастным голосом начал читать:
– «С малых лет унаследовавшая корону Шотландии и призванная править королевством, я со всем тщанием занималась управлением государством, но сие было столь тягостно и трудно, что ныне я не нахожу в себе ни достаточной решимости, ни достаточных сил, чтобы и далее нести бремя государственных забот; вследствие чего и поскольку нам Божьей милостью дарован сын, мы пожелали при жизни передать ему корону, каковая принадлежит ему по праву рождения, и посему порешили отречься и отныне отрекаемся свободно и по собственной воле в его пользу от всех наших прав на корону и правление Шотландией и желаем, чтобы он немедленно взошел на трон, как если бы он был призван на него вследствие нашей естественной кончины, а не по нашему волеизъявлению; дабы настоящее наше отречение прозвучало во всей полноте и со всею торжественностью и никто не смог бы ссылаться на его незнание, мы повелеваем нашим любезным и преданным родичам лордам Линдсею Байерскому и Уильяму Рутвену предстать вместо нас перед дворянством, духовенством и горожанами Шотландии, каковых поручаем им собрать в Стерлинге, и от нашего имени отречься публично и торжественно от всех наших прав на корону и правление Шотландией.
Подписано по нашему собственному желанию и как изъявление нашей последней королевской воли в нашем замке Лохливен июня дня… года тысяча пятьсот шестьдесят седьмого».
– Число еще не проставлено, – объяснил Рутвен.
Несколько секунд все молчали, наконец Рутвен осведомился:
– Вы все слышали, ваше величество?
– Да, – отвечала Мария Стюарт, – я слышала мятежные слова, которые не в силах была понять, и думала, что мой слух, пытающийся уже некоторое время привыкнуть к странным речам, обманывает меня, и эти мои мысли не делали вам чести, милорд Уильям Рутвен и милорд Линдсей Байерский.