Мария, тайная жена
Шрифт:
Процессия, возглавляемая францисканским монахом с деревянным крестом, прошла коридор и начала спускаться по лестнице. Когда они достигли промежуточной лестничной площадки, монах, возможно, подчиняясь старой привычке или желая обратить на себя внимание, гнусаво затянул какой-то псалом.
— У вас сегодня здорово получается! — похвалил Лефор. — Но ради всех святых, умоляю вас приглушить свои голосовые связки! Мы приготовили губернатору и его гостям сюрприз. Вы испортите впечатление, если песнопением предупредите их о нашем приближении.
Процессия молча возобновила движение и вышла во двор в строгом порядке, впереди по-прежнему монах. Ступал он несколько неуверенно, возможно, из-за того, что нести тяжелый крест строго в вертикальном положении на вытянутых руках было не так-то легко. А потому францисканец заметно отклонялся от прямой линии то в одну, то в другую сторону. Отделившись от основной группы, Лефор подбежал к воротам крепости и именем губернатора приказал караулу опустить тяжелые решетки. Затем он, пробираясь осторожно вдоль крепостной стены, чтобы его не заметили из зала, вернулся к своим товарищам.
А они с заряженными мушкетами заняли заранее выбранные позиции под открытыми окнами большого зала. За ними, разинув рот от изумления, наблюдал францисканец, который, привычно облокотившись на старый крест, стоял уже один, все еще рассчитывая увидеть какой-то весьма приятный спектакль.
А голос Лапьерье все звучал, не умолкая, то усиливаясь, то ослабевая, и, по правде говоря, Бофору было бы трудно найти более ревностного проповедника своих идей.
Поманив монаха к себе, Лефор быстро прошептал:
— Помните, что я говорил вам, святой отец?
— Вы говорили мне о многих вещах, сын мой, — ответил монах, усмехнувшись. — Будьте так добры и освежите мою память.
— Если не ошибаюсь, я сказал вам, что не пошевелю и пальцем, чтобы остановить бунтовщиков. Ну вот, святой отец, я был вынужден изменить свое мнение на этот счет. Люди, которые стоят вон там в зале перед временным губернатором Мартиники, — опасные преступники, которые сговорились взорвать крепость. Их гнусные планы, однако, были своевременно раскрыты!
— Клянусь четками, сын мой! У всякого человека есть враги. Я стану молиться…
— Постой, постой! — воскликнул Лефор. — Что толку в ваших молитвах, когда в любую минуту пули полетят так же густо, как перья с ощипываемого гуся! У меня припасено для вас кое-что получше. Вы должны помочь нам, а это означает, что вам придется временно расстаться со старым распятием и освободить руки для настоящей работы!
Лефор очень торопился. Невзирая на сдвинутые брови монаха, он взял у него крест и бережно положил на землю.
— Нас семнадцать, а злоумышленников двадцать два, — пояснил Лефор. — А потому некоторым из нас нужно взять на себя более одного человека. Перед нами кучка отъявленных негодяев, которые отвергают Бога, упоминают его имя всуе и с презрением отзываются о короле Франции, хотя в данный момент, желая надуть нас, поднимают бокалы за здоровье его величества. Они продали свои души дьяволу!
— Святая Дева Мария! — воскликнул монах. — Вы правду говорите или шутите?
— Сами увидите, когда заговорят мушкеты! Тем временем вы должны постараться помочь Господу Богу и королю. Возьмите вот этот пистолет и попробуйте уложить хотя бы одного из мошенников!
— Ставлю свои четки против десяти бочонков испанского вина, что сумею справиться не только с одним негодяем! Оставьте свои пистолеты при себе, сын мой, они вам могут очень пригодиться. У меня есть пара собственных, которые я всегда держу под рукой. Они здесь, у моего брюха, чтобы хранить порох сухим. Вы упомянули двоих? Я уложу их так же верно, как вы купите мне бутылку рома сегодня вечером в таверне «У гуся»! А теперь укажите мне тех, кого я должен пристрелить.
Приложив палец к губам, Лефор жестом пригласил монаха следовать за ним и показал ему двух колонистов на дальнем конце зала, чье выражение чванливого самодовольства делало их идеальной мишенью для карающей руки Божьей.
— Сын мой, — пробормотал францисканец, — пусть Бог простит меня, если я не сумею отучить этих жуликов произносить имя Всевышнего всуе и хулить нашего юного короля!
С этими словами он приподнял подол рясы и достал из-за черного кожаного пояса два пистолета; их медные рукоятки ярко блестели от постоянного соприкосновения с голой кожей объемистого живота. Большими пальцами он взвел курки, и Лефор еле успел удержать его от преждевременной стрельбы.
— Поступайте, как я, — сказал Лефор. — Не нажимайте на спусковые крючки, пока не услышите первый выстрел. И не спускайте глаз вон с тех приятелей, — кивнул он головой в сторону зала.
А сам бывший пират направился к окну, расположенному поблизости от того поселенца, которого он избрал своей мишенью. Его люди, сидевшие скорчившись под окнами и незаметно наблюдающие за бунтовщиками, начали терять терпение, потому что Лапьерье все продолжал разглагольствовать. Наконец он проговорил:
— Господа, прошу поднять бокалы и выпить за здоровье его величества! Да здравствует король!
Мгновение спустя раздался выстрел. Это Лапьерье поднял пистолет и разрядил его в Бофора. Какой-то момент главарь бунтовщиков стоял, покачиваясь на месте, и Лефор уже подумал, что пуля Лапьерье не достигла цели, хотя у Бофора и было снесено пол-лица. Но через долю секунды прогремел залп, за которым последовали ужасные крики и вопли: проклятия смешались со стонами раненых.
Среди всего этого невообразимого хаоса стоял бледный, как мертвец, в одежде, запачканной порохом и почти неузнаваемый Лапьерье. Он неистово жестикулировал и ломал руки. Раздались два или три одиночных выстрела.