Мария, тайная жена
Шрифт:
— Какой цинизм, Лефор!
— Вы мне льстите, сударь, — ответил бывший пират, притворно потупившись. — Я просто реально мыслящий человек, который видит вещи такими, какие они есть на самом деле, и называет их своими именами, то есть мошенник для меня всегда остается мошенником и по виду, и по названию.
— И вы действительно полагаете, — проговорил губернатор, вынужденный все-таки признать реальный характер плана Лефора, — что заговорщики пойдут безропотно, как овцы, на заклание?
— Знаете, сударь, — заметил старый пират, —
— Что бы вы там ни говорили… — заметил слабо Лапьерье, уже признавший свое поражение и неспособный выдвинуть новые возражения.
— Я, черт возьми, не просто говорю, сударь, а знаю! И вы можете полностью положиться на человека, способного отличить негодяя от порядочного господина. В данном случае я имею в виду себя. Мне известно семнадцать мошенников и то, что врата ада уже широко распахнулись перед ними, готовые их поглотить. Но вы должны помочь мне поскорее и без задержки отправить их туда. Вы будете в зале и именно вы подадите условный сигнал.
— Условный сигнал?!
— Да. Мы спрячемся под окнами и будем ждать. После вашего сигнала мы стреляем через окна — у каждого из нас свой бунтовщик в качестве мишени. Не то чтоб Лефор не в состоянии один справиться с несколькими негодяями! Однако сигнал должны подать вы, господин губернатор, выстрелив Бофору в голову! Почему мы должны одни стараться? Вы и я, мы — сообщники, не так ли? И вам придется взять на себя определенную роль. В конце концов мы ведь спасаем не чью-нибудь, а вашу шкуру!
— Вы хотите сказать, что мне нужно собственноручно убить Бофора? — спросил Лапьерье напрямую. — Но, сударь, из оружия я обнажаю только шпагу, да и ту только для честного, открытого боя. Я не разбойник, чтобы убивать врага из-за угла!
— Я вовсе не прошу вас превратить этот единственный случай в привычку, — заявил Лефор невозмутимо. — Вам необходимо проделать следующее. Когда все поднесут бокалы к губам, вы вынете пистолет, якобы желая произвести торжественный салют в ознаменование столь важного события. Но выстрелите не холостым патроном и не в воздух, а разнесете вдребезги череп Бофора одной из тех пуль, дюжина с четвертью которых весит целый фунт.
— Вы предлагаете, мне, сударь, совершить подлый, низкий поступок.
— Подлый, низкий? Скорее благородный. После него никто не посмеет больше называть вас слабохарактерным и трусливым. — Губернатор не возразил, и Лефор продолжал: — Вы мне что, не верите? Советую вам, господин губернатор, оставить ваши сомнения. И если вы боитесь не попасть в Бофора, то представьте себе, что за окном кто-то наблюдает за вами, и этот «кто-то» еще никогда не промахивался, стреляя в предателя. Вы меня поняли? В подобных переделках немало летает и шальных пуль!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Тост за здоровье короля и град свинца
Солнце уже стояло высоко, и стены крепости почти не отбрасывали тени, когда от караульного дома донеслись звуки трубы, оповещающие о прибытии делегации колонистов. Едва этот призывный сигнал замер вдали, как Лапьерье вышел из своей квартиры и в сопровождении двух офицеров отправился встречать прибывших на торжества людей.
Бофор шагал впереди своих сторонников, нарядившись в лучшие одежды. Голову он держал высоко и ступал с важностью победоносного фельдмаршала, на губах снисходительная улыбка. За группой следовала коляска, которая остановилась, как только Лапьерье показался во внутреннем дворе. Несколько человек бросились к ней, открыли дверцу и помогли выйти Филиппу Лазье.
Затем Латин, Франше и Сойер, поддерживая под руки, провели его вперед. К тому времени все вновь прибывшие уже собрались вместе, и Лапьерье смог пересчитать тех, кому не терпелось своими глазами увидеть, как он поставит подпись под документом. Результат подсчета привел губернатора в замешательство: вместо ожидавшихся семнадцати пришли двадцать два человека. Преодолев свой испуг, он учтиво приветствовал Бофора.
Посторонний наблюдатель, увидевший этих двух людей рядом, мог легко ошибиться, определяя, кто из них губернатор. Если главарь бунтовщиков был роскошно одет, то Лапьерье ограничился повседневным платьем. Его мертвенно-бледное лицо свидетельствовало о том, что он страшно взволнован.
— Господин губернатор, — начал Бофор, — я полагаю, что все готово и что вы уже приняли решение?
— Да, сударь, готово и решение я действительно принял, — ответил Лапьерье и неожиданно для себя добавил: — Меня радует, что вы привели с собой больше поселенцев, чем я ожидал, ибо сегодня — памятный день. Он войдет в историю Мартиники, поскольку знаменует смену управления островом, когда простым росчерком пера аннулируются все соглашения и контракты с Американской компанией.
Не в состоянии понять подлинных намерений губернатора, Бофор стал ощущать некоторое беспокойство. А потому принял угрожающий вид, положив ладони на рукоятки своих пистолетов.
— Я постарался, господин де Бофор, — продолжал Лапьерье, — сделать все от меня зависящее, чтобы это историческое событие надолго сохранилось в памяти жителей острова. Мы сейчас станем свидетелями церемонии, которая по своему значению выходит далеко за рамки обыкновенной губернаторской подписи. Более того, мне хотелось бы достойно отметить усилия ваши, господин Бофор, и ваших друзей. Будьте любезны следовать за мной.