Мария, тайная жена
Шрифт:
Выпятив грудь, Лефор самодовольной походкой вошел в кабинет и прикрыл дверь.
— Пожалуйста, садитесь, сударь, — пригласила Мария, присаживаясь за письменный стол. — Скажите, вы слышали последние новости?
Лефор взглянул на нее снисходительно сверху вниз.
— Никто не информирован лучше меня о том, что происходит на острове и что должно произойти… Но увы!
Лефор со вздохом замолчал.
— И что значит «но увы?» — подбодрила Мария.
С явным упреком в голосе бывший пират сказал:
— А «но увы» значит то, что все мои знания бесполезны. Тот, кто мог бы извлечь выгоды из них, заткнул уши и надел шоры на глаза.
— Я в состоянии понять
— Сударыня, — вскричал Лефор, гулко хлопая себя ладонью по груди, — ничей голос не останется неуслышанным, если призовет обнажить мою шпагу за генерала!
— Прекрасно, — ответила Мария. — Я должна сообщить вам некоторые секретные сведения, поскольку вполне вам доверяю.
Внезапно она поднялась и начала расхаживать по кабинету взад и вперед. Лицо сделалось непроницаемым, и на Лефора произвело сильное впечатление появившееся на нем выражение крайней суровости.
— Лефор, — проговорила Мария наконец, — то, что я вам скажу, вы должны поклясться никогда и никому не повторять. Вы даете мне слово?
— Клянусь, сударыня, всем для меня святым — вот этой парой пистолетов, подаренных мне лично генералом. Они наделены чудесной силой, так как позволяют поражать моих противников практически не целясь!
— Ну что ж, первое мое сообщение касается как раз генерала. Благодарю вас за данное вами слово, Лефор, но не просите меня о каких-либо разъяснениях. Итак, дело в том, что за несколько дней до отъезда генерала на Сент-Китс он и я были тайно повенчаны.
Разинув рот, ошеломленный Лефор лишь таращил на нее глаза, не в состоянии произнести ни слова. Наконец он, заикаясь, пробормотал:
— Вы… тайно повенчаны?
— Да, мой друг, — ответила Мария. — Именно поэтому мне хотелось бы рассчитывать на вашу помощь, как если бы вы помогали самому генералу.
— Сударыня! — вскричал Лефор совершенно вне себя от охвативших его чувств. — Я ваш душой и телом! Что я должен сделать? Только одно ваше слово, и я сделаю. Кого я должен пришить?
— Я еще не закончила, Лефор, — сказала Мария. — Сперва позвольте объяснить. Вам известно, что некоторые колонисты хотят заставить Лапьерье подписать хартию, согласно которой они станут абсолютно независимыми от Американской островной компании?
— Неужели? — проговорил Лефор невозмутимо. — Если бы вы тогда послушали меня, стервятники уже давно бы растащили кости этого Бофора, и Лапьерье не нужно было бы подписывать какую-то хартию!
— Как бы там ни было, но мятежники дали Лапьерье четыре дня на размышление. Один день уже прошел. Если он откажется подписать, то произойдут, несомненно, серьезные беспорядки, куда более серьезные, чем последний бунт. Если же Лапьерье подпишет хартию, то лишится всякой власти, и генералу, когда он вернется, ее уже не восстановить, так как он не сможет снова заставить колонистов подчиняться его распоряжениям! И на острове наступит подлинная анархия. О да, им ужасно хочется управлять самим, но кто тогда станет покупать их продукцию? Кто станет их кормить? Ведь они не в состоянии обеспечить себя продовольствием круглый год! Как бы вы поступили на месте временного губернатора?
— Сударыня, на месте Лапьерье, я бы посадил бунтовщиков в тюрьму и объявил по острову, что в случае поджога, убийства или даже простого намека на заговор, заключенные мятежники будут немедленно казнены, без всякого суда!
— Лефор! — вскричала Мария, сверкнув глазами, —
Мария замолчала, задумавшись, а Лефор, поерзав в кресле, медленно проговорил:
— При всем уважении к вам, сударыня, хотелось бы подчеркнуть, что я не Лапьерье, а всего лишь Лефор — и ничего больше. Сейчас я, Лефор, который ничего не значит, пойду на встречу с Лапьерье, весьма важной персоной, который, как я подозреваю, пообещал бунтовщикам больше, чем в состоянии дать, и скажу ему: «Губернатор, скажу я ему, есть семнадцать негодяев, задумавших, приставив кинжал к горлу, вынудить вас подписать известный документ. Позвольте мне сказать вам, господин губернатор, что мы можем отправить этих мошенников к праотцам быстрее, чем францисканский монах успеет выпить бутылку французского вина! А засада, которую я им устрою, будет такой, что ни один мерзавец не ускользнет! Затем — поскольку у бунтовщиков имеются сообщники и поскольку я, Лефор, точно знаю, кто они, — я бы послал во все концы вооруженных всадников с наказом доставить сукиных сынов живыми или мертвыми. Потом, господин губернатор, скажу я ему, нужно судить сообщников и наказать их, как наказывают рабов, с тем, чтобы другим было неповадно даже помышлять о заговорах. В заключение я бы амнистировал и отпустил на свободу всех соучастников. После этого, клянусь вам, господин губернатор, они забились бы в свои норы и никогда больше не посмели бы и пикнуть!» Вот что, сударыня, я скажу Лапьерье, и именно так я бы поступил, будь я на его месте.
— Ваше предложение несколько жестоко, — произнесла Мария задумчиво. — Но у него есть неоспоримое преимущество: оно навсегда лишит тех, кого вы казните, возможности и дальше пытаться заполучить подпись губернатора под чем бы то ни было.
— Капитан Монтобан, сударыня, — заметил Лефор серьезно, — шкипер «Лаперл» любил повторять: «У человека, который стреляет первым, больше шансов убить соперника».
Мария продолжала размышлять над планом бывшего пирата. В целом она одобряла его, чувствуя, что засада может дать желаемый эффект. Но ее беспокоили возможные последствия.
— Но ведь вы не в состоянии сразу убить семнадцать человек даже при внезапном нападении? — спросила она озабоченно.
— Я, не моргнув глазом, уложил бы и сотню, — ответил великолепный Лефон. — Тогда осталось бы меньше бунтовщиков, с которыми пришлось бы потом возиться!
— А как быть с церковью? На острове есть и иезуиты, и доминиканцы, и францисканцы. Как они отнесутся к этому делу?
— Я, значит, в вас не ошибся, — проговорил Лефор. — Вы умны, очень умны. Я понял это с первого же взгляда. И как я вижу, вы не отвергаете целиком мою идею. Вам, кажется, не по душе тот гвалт, который может в результате возникнуть. Слов нет, залп, который прозвучит в крепости в назначенный день, наделает больше шуму, чем когда Лефор поджаривает себе яичницу, однако относительно церковников вам нечего тревожиться. С этой братией я прекрасно знаком, а одного, с которым ловлю рыбу, знаю особенно хорошо. Ничто не сближает так людей, как совместная ловля рыбы. Речь идет о францисканском монахе. Даю вам слово, что сумею уговорить его благословить наши мушкеты после нескольких кружек рома, которые волью ему в горло в таверне «У гуся». Тогда отец Бонин уже не сможет выразить недовольство по поводу наших действий, и, кроме того, тогда ни одна пуля не пролетит мимо цели, что, на мой взгляд, куда важнее любых возражений иезуитов.