Мария, тайная жена
Шрифт:
Возле дороги раскинулась небольшая поляна с густой мягкой травой. Махнув в ту сторону рукой, шотландец проговорил:
— Почему бы нам не присесть, красавица?
И пока она, приподняв подол платья, устраивалась на бугорке, де Мобре не сводил с нее глаз.
— Разве вы не собираетесь осмотреть свою лошадь и выяснить, отчего она захромала? — спросила Жюли.
— Вероятно, конь нуждается лишь в непродолжительном покое, — ответил де Мобре. — Он не мой, я нанял его у одного колониста в Сен-Пьере, чтобы добраться до усадьбы мадам де Сент-Андре. Если конь отдохнет, то я смогу вернуть его
Оба рассмеялись. У кустарников де Мобре сорвал цветок и, вернувшись, сел рядом с девушкой.
— Знаешь, я завидую тебе, моя дорогая, — сказал он через некоторое время. — Да, я действительно завидую. Ты живешь в чудесном доме с прекрасным садом, где так мирно и спокойно. Я, вероятно, тоже чувствовал бы себя здесь счастливым.
Жюли коротко взглянула на него, озорно и лукаво.
— И вы попросили бы мою госпожу помочь вам обрести счастье?
— Хорошая мысль, — откликнулся де Мобре, загадочно улыбнувшись. — Твоя госпожа просто очаровательна. Но если я, предположим, остался бы жить в Шато, ты согласилась бы дополнить мое счастье?
— Пожалуй, но, по-моему, вам вполне хватит одной госпожи.
— Кто знает. Может, хватит, а может, и нет, — ответил молодой человек, как бы размышляя.
— Но в любом случае вы не смогли бы здесь долго прожить, — заметила девушка рассудительно. — Не думаю, что генерал пробудет в плену до конца дней своих, и верю в его скорое возвращение. А тогда у госпожи уже будет меньше свободного времени.
— А она активно использует нынешнюю свою свободу?
— Насколько мне известно, — ответила Жюли, хихикнув, — впервые с вами!
— В самом деле? А когда я вчера подъехал, то увидел ее в объятиях губернатора!
— Лапьерье?! — воскликнула Жюли, звонко расхохотавшись. — Что за фантазия! Лапьерье? Не может быть, иначе бы я знала. Он не в состоянии пробраться в усадьбу втихомолку, незаметно для меня.
— Но положение, в каком я их застал, не оставляет места сомнениям… Он держал мадам де Сент-Андре вот так… как я сейчас обнимаю тебя за талию… Затем он прижал ее к себе — вот так!
Все еще влажными от поцелуев Жюли губами де Мобре спросил:
— Как тебе это нравится?
— Поцелуи еще ничего не значат, поется в песне. Вам она известна?
— Ну, да… А потом губернатор проделывал следующее…
И снова сэр Реджинальд де Мобре поцеловал девушку в губы и одновременно проскользнул многоопытной рукой под нижнюю кромку платья, где принялся смело исследовать особенности строения прелестной девичьей фигуры. Внезапно она обвила руками шею Реджинальда, охваченная неудержимым желанием, которое он пробудил в ней своей игрой.
Горячность, с которой Жюли отвечала на его нежность, подхлестывалась сознанием, что таким путем она берет у госпожи своего рода реванш — хотя и сохраняя привязанность к Марии — и одновременно, пользуясь ласками одного и того же любовника, как бы уравнивается с ней.
Де Мобре, очевидно, не впервые развлекался с девицей на дорожной обочине. Все было до мелочей отработано. Подняв Жюли привычным движением сильных рук, он положил ее таким образом, что голова девушки покоилась на бугорке. Жюли не сопротивлялась, а предоставила ему делать с собой все, что угодно, словно и не подозревала об истинных намерениях молодого человека. Быстрота и ловкость, которые он проявил, снимая с нее пояс и платье, свидетельствовали о доскональном знании предметов женского туалета. Однако с корсажем вышла — возможно, от недостатка терпения — заминка. Будто случайно, он порвал несколько шнурков и, извинившись с улыбкой за собственную неуклюжесть, попросил Жюли помочь ему. Девушка охотно взяла заключительную часть операции раздевания на себя, тем более что, умело затягивая ее, она продлевала приятную забаву, которая доставляла ей огромное удовольствие.
И вот она лежала совсем нагой, белая кожа ослепительно сверкала в ярких лучах солнца. Де Мобре, отступив на шаг, смотрел на Жюли взглядом изголодавшегося человека, взирающего на жареного каплуна. Девушка нравилась ему, была в его вкусе, хотя и отличалась от Марии своим телосложением, отношением к мимолетному приключению и полным подчинением кавалеру. Этого различия было вполне достаточно, чтобы возбудить в нем мужской пыл.
Не спеша де Мобре начал раздеваться и избавился сперва от пистолетов, шпаги и широкого кожаного пояса. Каждый предмет своего гардероба он аккуратно складывал возле одежды Жюли с видом человека, который придает большое значение порядку и знает, что все нужно делать правильно и вовремя. Точно так же он поступил с камзолом и кружевным воротником.
В конце концов Жюли, чья чувственность реагировала на солнечный жар почти с такой же силой, как на ласки Реджинальда, начала стыдиться своей наготы и воскликнула:
— О, сударь, какое у вас сложится мнение обо мне! И у госпожи… если она догадается…
— Госпожа — как ты ее называешь — никогда не догадается, — успокоил девушку де Мобре, снимая рубашку и обнажая широкие плечи и мощную мускулатуру. — А что касается моего мнения о тебе, то ты сейчас его узнаешь. К этому обязывает меня мой долг кавалера — шотландского кавалера то есть.
С этими словами де Мобре опустился на траву около Жюли. Приподнявшись на локте, он положил руку ей на грудь и стал нежно поглаживать.
— Меня удивляет одно, — заговорил он, словно размышляя вслух, — я еще не встречал женщины, которая распознала бы, какой я есть на самом деле… Ни одна не разгадала моей истинной сути, не поняла моей души! Правда, для этого у них никогда не было достаточно времени.
— Эти же слова вы говорили и госпоже?
— Я говорю их каждой женщине, моя дорогая. Всем без исключения. Но они мне не верят! Быть может, они полагают, что я шучу?
Теперь уж он навалился на девушку всем телом. Неровности грунта больно вдавливались ей в спину и сотни колючих растений терзали ее кожу.
Когда Реджинальд де Мобре и Жюли, спустившись с холма, расстались, не доезжая до Сен-Пьера, оба пребывали в блаженном состоянии, которое явилось результатом приятного утомления. Потом Жюли поехала по направлению к реке Пере, а де Мобре — к дому колониста, чтобы вернуть хозяину лошадь, которая, отдохнув, действительно больше не хромала. Прежде чем скрыться за поворотом дороги, де Мобре обернулся и, приподняв шляпу, с изысканным изяществом поклонился Жюли.