Мария, тайная жена
Шрифт:
— Вам что-нибудь здесь нужно?
— Сударыня, прошу принять мои самые искренние извинения, а также уверения в моем глубочайшем почтении. Я только что прибыл с Гваделупы и ищу мадам де Сент-Андре. Позвольте мне представиться: сэр Реджинальд де Мобре.
Затем, повернувшись к Лапьерье, он поприветствовал и его. Тот едва сумел процедить сквозь зубы:
— Добрый день, сударь!
— Я пробуду на острове недолго, — продолжал Реджинальд де Мобре, — и мне хотелось бы поговорить с мадам де Сент-Андре.
— Мадам де Сент-Андре — это я, — ответила Мария. — Будьте любезны подождать несколько минут, и я приму вас. Моя служанка в отъезде.
— Я полностью в вашем распоряжении, сударыня, — проговорил незнакомец учтиво с заметным чужеземным акцентом. — Вы меня не ждали, и я очень сожалею, что нарушил ваш привычный порядок. Пойду тем временем взгляну на свою лошадь. Она, мне сдается, повредила себе слегка бабку. Вернусь, когда вы будете готовы меня принять, сударыня.
Не дожидаясь ответа, сэр Реджинальд де Мобре повернулся и вышел. Лапьерье был ужасно зол. Мария же, волнение которой постепенно улеглось, не обижалась на губернатора, считая себя в одинаковой степени виноватой. Она хотела лишь одного: поскорее закончить разговор с Лапьерье и избавиться от него.
Мария поискала глазами хартию, которую перед этим уронила, но Лапьерье уже опередил ее.
— Сударыня, — проговорил он смиренным и робким тоном, который никак не вязался с недавно проявленной отвагой, — мне нужно идти.
— Мне думается, сударь, — сказала она холодно, — что нынешняя ситуация на острове требует, чтобы вы вели себя как человек, обличенный всей полнотой власти, как представитель французского правительства. Бунт необходимо подавить.
— Значит, вы советуете мне не подписывать?
Помолчав, Мария со вздохом ответила:
— У вас есть четыре дня. Мне нужно подумать о возможных мерах. Я извещу вас. Пришлю письмо с Жюли.
Не успел Лапьерье взобраться на коня, как снова появился Реджинальд де Мобре. Это был высокий молодой человек атлетического телосложения с открытым и приветливым лицом, голубыми глазами, сверкающими, как сталь клинка, и в светлом парике.
— Надеюсь, вы простите мне неожиданное вторжение, прервавшее вашу столь приятную беседу вдвоем, — сказал он, снимая шляпу и слегка кланяясь Марии. — Быть может, то, что я сообщу вам, покажется вам несущественным в сравнении… Я хотел бы поговорить о вашем муже, господине де Сент-Андре.
— Я не могу беседовать с вами в таком виде, — ответила она. — Прошу вас потерпеть еще немного.
Вытянув руку, сэр Реджинальд поспешил ей навстречу с явным желанием остановить.
— О, умоляю вас снова лечь в гамак! — воскликнул он. — Вы выглядите просто восхитительно. Какую чудесную картину я мог бы с вас написать! Пожалуйста, останьтесь, сударыня, и займите свое место в гамаке.
Он твердо взял ее за руку и повел назад. И Мария послушно пошла за ним. Этот человек, казалось, излучал какую-то необыкновенную духовную силу и уверенность.
ЧАСТЬ 4
ИВ ЛЕФОР
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Непредвиденные последствия вторжения де Мобре в жизнь Марии
Марии казалось, будто она видит сон: ведь только во сне случаются такие вещи, которые ей пришлось совсем недавно пережить и отголоски которых она все еще ощущала. Мария не могла отделаться от образа Лапьерье, которому чуть было не отдалась, и продолжала чувствовать прикосновение его горячих пальцев, вес его тела и боль от врезавшихся в спину веревок гамака, слышать его голос, который ей так не нравился, — голос холодный и надменный с солидной дозой притворного превосходства, которым, как она знала, маскировались свойственные Лапьерье нерешительность и слабохарактерность. Однако все эти представления начал вытеснять другой голос, звонкий и мужественный, принадлежащий человеку сильному и очень обаятельному.
Подобно чарующей мелодии, голос Реджинальда де Мобре успокаивал и убаюкивал Марию. И ей припомнился полный теплоты голос дю Парке.
Мария лежала вытянувшись в гамаке, а де Мобре с удовольствием обозревал ее прикрытое тонкой тканью великолепное тело, которое он перед этим видел во всей ослепительной наготе.
— Не могу выразить, как я сожалею, что вторгся к вам без предупреждения, — сказал он. — Но я прошу вас быть снисходительной, так как я не француз; а чужеземец в незнакомой стране неизбежно на первых порах допускает грубые промахи. И, по правде говоря, когда я увидел вас, сударыня, то был не в силах тронуться с места — ни уйти, ни подойти ближе.
Мария повернула к нему лицо, которое от недавно испытанного волнения приобрело какое-то необыкновенное сияние.
— Не говорите больше об этом! — сказала она тихо. — Не говорите, умоляю вас. Я не знаю, что вы обо мне думаете! Должно быть, презираете?
— Боже мой, нет! — воскликнул он живо. — Как я уже говорил, на фоне этого прекрасного пейзажа вы и тот молодой человек представляли собой превосходную картину, которую я с огромной радостью воспроизвел бы на холсте, будь при мне мои краски.
— Вы художник?
— Маринист, сударыня, и вдобавок шотландец, хотя ношу французскую фамилию. Акцент, конечно же, уже выдал меня.
— Вы, должно быть, очень любите море?
— Ах, сударыня, — воскликнул де Мобре горячо, — когда я увидел вас в гамаке, вы нисколько не походили на спокойное, мирное море, а были вся в напряжении от сдерживаемой страсти, как волны, чья подлинная сила еще не проявила себя в полной мере. И, увидев вас с молодым кавалером, я тут же поклялся, что если я когда-нибудь снова стану писать картину, то только такую, на которой вы будете центральной фигурой, самой восхитительной из всех.