Мария
Шрифт:
–А что за пеже, а Луиса? добавил Хосе, – если это было испытание, то мы не знали, что с ним делать. Но у него была причина не приходить, – продолжал он серьезным тоном, – была причина; и так как вы скоро пригласите его провести с нами целый день? Не так ли, Браулио?
–Да, да, давайте помиримся и поговорим об этом.
– Когда этот важный день, сеньора Луиса?
– Когда, Трансито?
Она была безумна, как шляпник, и за все золото мира не подняла бы глаз, чтобы увидеть своего парня.
–Это долго, – сказала Луиса, – разве ты не видишь, что домик надо белить и двери белить?
–А когда это будет?
–А ты не знаешь? Ну, двенадцатого декабря. Разве эти ребята не говорили тебе, что хотят сделать тебя своим крестным отцом?
–Нет, и задержку в сообщении мне такой хорошей новости я не прощаю Транзиту.
–Я попросил Браулио рассказать тебе, потому что мой отец решил, что так будет лучше.
–Я так благодарен Вам за этот выбор, как Вы и представить себе не можете; но это в надежде, что Вы скоро сделаете меня своим товарищем.
Браулио с нежностью посмотрел на свою прекрасную невесту, и она, смутившись, поспешила распорядиться насчет обеда, прихватив с собой Лючию.
Мои обеды в доме Хосе уже не были похожи на те, что я описывал в другом случае: я был членом семьи; без всяких столовых приборов, кроме одного столового прибора, который мне всегда давали, я получал свою порцию фрисолей, мазаморры, молока и серны из рук сеньоры Луисы, сидя не больше и не меньше, чем Хосе и Браулио, на скамейке, сделанной из корня гуадуа. Не без труда я приучил их к такому обращению со мной.
Спустя годы, путешествуя по горам страны Иосифа, я видел, как на закате солнца в хижину, где я получил гостеприимство, приходили веселые крестьяне: воздав хвалу Богу перед почтенным главой семьи, они ждали у очага ужина, который раздавала старая и ласковая мать: на каждую пару супругов приходилось по тарелке, а малыши шили сарафаны, опираясь на колени родителей. И я отводил глаза от этих патриархальных сцен, напоминавших мне о последних счастливых днях моей юности.....
Обед был, как всегда, сочным и приправлен разговорами, в которых Браулио и Хосе с нетерпением ждали начала охоты.
Было около десяти часов, когда, когда все были готовы, Лукас нагрузился холодным мясом, которое приготовила для нас Луиса, и после того, как Хосе вошел и вышел, чтобы положить кубики кабуйи и другие вещи, которые он забыл, мы отправились в путь.
Нас было пятеро охотников: мулат Тибурсио, рабочий на Чагре, Лукас, неивано с соседней асьенды, Хосе, Браулио и я. Все мы были вооружены дробовиками. У первых двух были дробовики, и, конечно, отличные, в соответствии с ними. Хосе и Браулио также несли копья, тщательно пригнанные к копьям.
В доме не осталось ни одной полезной собаки: все они, по двое, с радостным воем пополнили экспедиционный отряд; даже любимец кухарки Марты, Голубь, которого кролики боялись до слепоты, высунул шею, чтобы быть причисленным к числу умельцев; но Иосиф отстранил его "зумба!", а затем несколько унизительных упреков.
Луиса и девушки были встревожены, особенно Трансито, которая понимала, что именно ее парень окажется в наибольшей опасности, так как его пригодность для этого дела была бесспорна.
Воспользовавшись узкой, запутанной тропой,
Мы прошли не более полулиги, когда Хосе, остановившись у устья широкого сухого рва, обнесенного высокими скалами, осмотрел разбросанные на песке сильно обгрызенные кости: это был ягненок, который накануне послужил приманкой для дикого зверя. Браулио пошел впереди нас, а мы с Хосе углубились в канаву. Следы поднимались вверх. Браулио, поднявшись примерно на сто шагов, остановился и, не глядя на нас, приказал остановиться. Он прислушался к шорохам джунглей, втянул в грудь весь воздух, посмотрел на высокий полог, который образовывали над нами кедры, джигуа и ярумо, и пошел дальше медленными, бесшумными шагами. Через некоторое время он снова остановился, повторил осмотр, сделанный им на первой станции, и, показав нам царапины на стволе дерева, поднимавшегося со дна канавы, сказал после нового осмотра следов: "Вот этим путем он вышел: известно, что это хорошо съедобно и хорошо бакиано". Чамба заканчивалась в двадцати шагах впереди стеной, с вершины которой, как было известно по вырытой у подножия яме, в дождливые дни стекали ручьи предгорий.
Вопреки здравому смыслу, мы снова отыскали берег реки и продолжили путь вверх по нему. Вскоре Браулио нашел следы тигра на пляже, и на этот раз они шли до самого берега.
Необходимо было убедиться, перешел ли зверь этим путем на другую сторону, или, будучи остановлен течением, которое и без того было очень сильным и стремительным, он продолжил движение вверх по берегу, где мы находились, что было более вероятно.
Браулио с ружьем наперевес перешел ручей вброд, привязав к поясу речовку, конец которой Хосе держал, чтобы при оплошности мальчик не скатился в ближайший водопад.
Наступила глубокая тишина, и мы заглушили нетерпеливое повизгивание собак.
–Здесь нет никаких следов, – сказал Браулио, осмотрев пески и подлесок.
Когда он встал, повернувшись к нам, на вершине скалы, мы поняли по его жестам, что он приказывает нам стоять на месте.
Он снял с плеч ружье, прислонил его к груди, как бы для стрельбы по скалам позади нас, слегка наклонился вперед, ровно и спокойно, и выстрелил.
–Там!
– крикнул он, указывая на лесистые скалы, края которых мы не видели, и, спрыгнув на берег, добавил:
–Натянутый канат! Собаки выше!
Собаки, похоже, были в курсе произошедшего: как только мы отпустили их, выполняя приказ Браулио, а Хосе помог ему перейти реку, они исчезли справа от нас в зарослях тростника.
–Держись, – крикнул Браулио, снова выходя на берег.
– прокричал Браулио, снова выходя на берег, и, торопливо заряжая ружье, заметив меня, добавил:
–Вы здесь, босс.
Собаки преследовали добычу, которая, видимо, не могла легко уйти, так как лай доносился из одной и той же точки склона.