Марк Аврелий и конец античного мира
Шрифт:
Нельзя, впрочем, безнаказанно прельщать народ отвлеченными формулами, сохраняя их истинный смысл только для себя.
До нас дошла только одна валентинианская книга, "Верная Премудрость", и она показывает, до какой степени сумасбродства доходили в умат вздорных суждения довольно заманчивыя, по мысли их авторов. Иисус, после евоего воскресения, провел будто бы на земле одинадцать лет, ддя преподания своим ученикам высших истин. Он им рассказывает историю Писте-Софии, как, увлеченная неосторожным желанием схватить свет, мелькнувший вдали, она впала в вещественный хаос; как ее долго преследовали другие эоны, не признававшие за нею ее звания; как, наконец, она прошла ряд испытаний и покаяний, пока посланец неба, Иисус, не снизошел для нее из области света. София спасена, потому что уверовала в этого спасителя ранее, чем его увидала. Все это выражено многоречивым слогом, с утомительными усложнениями и пререличениями апокрифических Евангелий. Мария, Петр, Магдалина, Мареа, Иоанн Parthenos и другие евангелические лица выставлены в ролях почти смешных. Но лица, которым довольно ограниченный крут писаний еврейских и иудео-христианских казался слишком сухим, находили удовольствие в
У Сатурнина всегда было много учеников. Продолжателем Василида был его сын Исидор. В этом сектантском мире, происходили, впрочем, слияния и разрывы, единственной причиной коих было тщеславие вождей. Различные системы гностиков не только не очищались и не старались примениться к требованиям практической жизни, но становились, напротив, день ото дня все пустее, сложнее, сумасброрнее. Всем хотелось основать свою школу, иметь собственную церковь и пользоваться ее доходами. Ради этого, целая туча наставников, наинехристианнейших из людей, старались превзойти друт друга и прибавляли разные странности к странностям своих предшественников.
Школа Карпократа пр.едставляла невероятную смесь заблуждений и тонк.ой критики. Говорили, как о чуде знания и красноречия, о сыне Карпократа, Епифане, необыкновенном юноше, который умер семнадцати лет, удивив всех, кто его знал, обширностью познаний в греческой литературе и в особенности в философии Платона. Ему, по-видимому, воздвигли храм и алтари в Самее, на острове Кефалонии; в честь него была основана академия; его праздник справлялся, как апофеоз бога, жертвоприношениями, пирами, гимнами. Его книгу "О справедливости" превозносили. To, что из нее дошло до нас, отличается сжатой софистической диалектикой, напоминающей Прудона и социалистов наших дней. Бог, говорил Эпифан, справедлив и добр, так как природа все уравнивает. Свет один для всех; небо одно для всех; солнце не различает ни бедных, ни богатых, ни самцов, ни самок, ни свободных, ни рабов. Никто не может отнять у другого долю солнца и прибавить ее к своей, и солнцем же производится пища для всех. Другими словами, природа всем дает для счастья одинаковое вещество. Но законы человеческие, наперекор законам божеским, водворили в мире зло, различие моего и твоего, неравенство, антагонизм. Применяя эти принципы к браку, Епифан отрицал его правильность и необходимость. Желания, которые нам дала природа, составляют наше право, и никакое учреждение не может его ограничить.
По правде говоря, Епифан не столько христианин, сколько утопист. Идея абсолютной справедливости завела его в дебри.
В виду мира низшего, он мечтает о мире совершенном, истинном мире, Божьем мире, основанном на учении мудрейших, Пифагора, Платона, Иисуса, где бы господствовало равенство и, стало быть, общность всех вещей. Его ошибкой было думать, что такой мир возможен в действительности. Сбитый с толку "Республикой" Платона, которой он поверил серьезно, он дошел до самых плачевных софизмов, и хотя, без сомнения, следует отбросить многое из ходячих клевет о пирах, во время которых тушились огни и пирующие предавались гнусностям свального греха, трудно не допустить, что в этом направлении совершались странные безрассудства. Некто Марселлина, явившаяся в Рим при Аниките, покланялась изображениям Иисуса Христа, Пифагора, Платона и Аристотеля и воздавала им культ. Продик и его ученики, называвшиеся также адамитами, задумали воскресить блаженства земного рая обрядностями, весьма далекими от первобытной невинности. Их церковь называлось раем; ее отапливали, и они там были нагими. При этом, они называли себя воздержанными и уверяли, что живут в совершенном девстве. Во имя права как бы естественного и божественнаго, все эти секты, продикианцы, энтихиты, адамиты отрицали значение установленных законов, называя их произвольными правилами и мнимыми законами.
Многочисленные обращения язычников способствовали этого рода скандалам. Вступали в церковь, привлеченные известным благоуханием нравственной чистоты; но святыми вследствие этого не становились. Довольно талантливый живописец, по имени Гермоген, принял таким образом христианство, не отказываясь от свободы кисти и любви к женщинам, ни от воспоминаний о греческой философии, которую он сливал, как умел, с христианским вероучением. Он предполагал первобытное вещество, служащее основанием всему сотворенному Богом и составляющее причину всех недостатков, присущих всему создавному. Ему приписали разные странности, и ригористы, в роде Тертуллиана, отнеслись к нему с крайней грубостью. Все ереси, о которых мы говорили, были эллинскими и имели основанием греческую философию. Напротив, Маркос, ученики которого назывались маркозианцами, вышел из школы Василида. Формулы о четверице (tetrade), которая, по его уверению, ему открыла божественная жена, и именно сама Сигея, были бы безвредны, если бы он к ним не прибавил магий, фокусов чудотворства, волшебных напитков, преступных уловок для соблазна женщин. Он выдумал особые таинства, обряды, помазания и в особенности собственную свою обедню, которая могла быть довольно величественна, хотя соединялась с фокусами в роде чуда св. Януария. Он уверял, что силой известной формулы действительно превращает в чаше воду в кровь. Он окрашивал воду в красный цвет посредством порошка. Освящение совершалось женщиной над малой чашей; затем он выливал воду из малой чаши в большую, которую держал сам, произнося следующия слова: "Благодать бесконечная и неизъяснимая, ранее всего сущего пребывающая, да наполнит внутреннее существо твое и приумножит в тебе свой гнозис, роняя зерно горчичное в землю добрую". Тогда жидкость возрастала в объеме, конечно, силою какой-нибудь химической реакции, и шла через край большой чаши. Бедная женщина поражалась до крайности, и все были восхищены. Церковь Маркоса была не только гнездом обмана. Она считалась также школой разврата и тайных мерзостей. Быть может, такую недобрую ее славу преувеличили, потому что в маркозианском культе женщины священствовали, совершали Евхаристию. Говорят, что несколько христианских дам допустили соблазнить себя; они подчинялись руководительству софиста и отступались от него не иначе, как в горьких слезах. Маркос льстил их тщеславию, говорил с ними в духе сомнительного мистицизма, превозмогал их робость, учил их пророчествовать, пользовался ими; потом, истомленные, разоренные; оне возвращались к церкви, исповедывали свой грех и посвящали себя покаянию, оплакивая со стенаниями постигшее их несчастие. Маркозианская зараза свирепствовала преимущественно в азиатских церквях. Установившиеся между Азией и Лионом деятельные сношения привели этого опасного человека на берега Роны. Мы увидим, что он там одурачил многих; с его появлением разыграются в этой церкви святых страшные скандалы.
По некоторым рассказам, Коларбаз близко подходил к Маркосу; но сомневаются, действительно ли существовало такое лицо. Имя производят от Kolarba или Qol arba, семитического выражения маркозианской троицы. Тайна этих странных загадок, вероятно, навсегда останется нам неизвестной.
Глава 8. Восточный синкретизм.
– Офиты.
– Будущее возникновение манихейства
Мы бы вышли из своей рамки, если бы занялись историей этих бредней в III веке. В мире греко-латинском, гностицизм был модой, и потому, как мода, исчез довольно быстро. На Востоке, дело пошло иначе. Там гностицизм воспринял новую жизнь, гораздо более блистательную и захватывающую, чем первая, благодаря эклектизму Бардезана - гораздо более прочную, - благодаря манихейству. Уже со II века, александрийские антитакты объявились настоящими дуалистами, приписывающими происхождение добра и зла двум разным богам. Манихейство пойдет дальше; триста пятьдесят лет ранее Магомета гений Персии уже осуществляет то, что гораздо могучее осуществит гений Аравии, религию, стремящуюся сделаться всемирной и заменить создание Иисуса, как несовершенное или испорченное его учениками.
Безграничное смешение идей, господствовавшее на Востоке, привело к самому странному общему синкретизму. Маленькие мистические секты Египта, Сирии, Фригии, Вавилонии, ссылаясь на внешния черты сходства, посягали на присоединение к церкви и иногда были принимаемы. Все регалгии древности, казалось, воскресли, чтобы устремиться навстречу Иисусу, и признать его своим сторонником. Космогонии Ассирии, Финикии, Египта, учения о таинствах Адониса, Осириса, Изиды, великой Фригийской богини вторгались в церковь и продолжали то, что можно назвать восточной, едва христианской, ветвью гностицизма. To Иегова, Бог евреев отожествлялся с ассиро-финикийским демиургом Ialdebaotb, "сыном хаоса", то вызывался из забвения древний ассирийский IАW, представляющий такие странные признаки родства с Иеговою и его так сближали с его почти одноименником, что нелегко отличить призрак от действительности..
Столь многочисленные в древнем мире секты змеепоклонников были особенно падки на эти нелепые сближения. Под именем нахасианцев или офитов сплотились несколько язычников, поклонников змия, которым вдруг захотелось назваться христианами. Кажется, что эта странная церковь возникла в Ассирии; но Египет, Фригия, Финикия, орфические таинства внесли в нее свою долю. Подобно Александру из Абонотика, превознесшего своего бога-змия Гликона, офиты имели прирученных змей (агафодемонов), которых содержали в клетках; когда наставало время совершения таинства, они отворяли дверцы и звали маленького божка. Змея выползала, взбиралась на стол, где были хлебы, и обвивалась вокруг. Тогда евхаристия казалась сектантам совершеннейпшм таинством. Они преломляли хлеб, раздавали его, поклонялись агафодемону и возносили через него, как говорилось, хвалебный гимн небесному отцу. Иногда они отожествляли своего зверька с Христом или с змием, который открыл людям науку добра и зла.
Теории офитов относительно Адамаса, признаваемаго эоном, и относительно яйца мира напоминают космогонии Филона Библосского и символы, общие всем таинствам Востока. Их обряды походили гораздо более на таинства великой фригийской богини, чем на чистые собрания верующих в Иисуса. Всего страннее то, что у них была своя христианская литература, свои Евангелия, свои апокрифические предания, относимые к Иакову. Они употребляли, главные образом, Евангелие египтян и Евангелие от Фомы. Их христология была также, что и у всех гностиков, Иисус Христос состоял, по их учению, из двух лиц, Иисуса и Христа. Иисус, сын Марии, самый праведный, самый мудрый и самый чистый из людей, который был распят - Христос, небесный эон. снизошедший и соединившийся с Иисусом, покинул его перед Страстями и прислал с небес силу, которая воскресила Иисуса с духовным телом, в котором он прожил восемнадцать месяцев, научая высшим истинам небольшое число учеников.
На этих заброшенных окраинных пустырях христианства являлись спутанными самые разнообразные догматы. Терпимость и прозелитизм гностиков отворяли так широко двери церкви, что все в них проходило. Религии, не имевшие ничего общего с христианством, вавилонские культы, быть может, отпрыски буддизма, были зарегистрированы и занумерованы ересиологами, как христианские секты. Таковы были баптисты или сабияне, впоследствии названные мендаитами, ператы, сторонники космогонии частью финикийской, частью ассирийокой, настоящей галиматии, более достойной Библоса, Мабуга или Вавилона, чем церкви Христовой, - и в особенности сифиты, секта в действительности ассирийская, которая процветала также в Египте. Простой игрой слов ее связали с патриархом Сифом, мнимым отцом обширной литературы, иногда отожествляемым с самим Иисусом Христом. Сифиты производъно связывали орфизм, неофиникизм, древние семитические космогонии и все это находили в Библии. Они говорили, что родословная книги Бытия заключает в себе проявления высшей мудрости, которые низменные умы свели к простому семейному преданию.