Марк Циммерман

Персиваль Джон Эдгар Уэйн

Воздух стал сухим и горячим, значит поляна была близко. Поросль исчезла и появилась высокая сочная зеленая трава, а лучи солнца все сильнее пробивались через кроны деревьев. Еще несколько шагов, – и вот она, излюбленная поляна, где Марк в детстве играл вместе со своей матерью.

Маленький мирок посреди огромного леса. Аромат травы, благоухание полевых цветов, сухой воздух – все напоминало мальчику о прошлом, безвозвратно утерянном и частично забытом.

Марк вытащил из рюкзака плед, расстелил его на поляне, снял футболку, потянулся и рухнул на свое лежбище. Свобода – это чувство

он уже позабыл.

Безмятежность, безлюдность, лесная музыка и покой – вот главные «таблетки» от тяжелой жизни. Марк провалился в сон на несколько часов. Возможно, он провалялся бы на поляне до конца дня, но кусочек современного мира достал его в личном раю. В рюкзаке зазвонил телефон. От резкого пробуждение Марк почувствовал сильное сердцебиение; мальчик растерялся и несколько секунд приходил в себя.

– Да, – сонным голос ответил Марк.

– Ты куда пропал? Мы тут обыскались уже, – Циммерман не сразу узнал голос звонившего. Убрав телефон от лица, он пристально вглядывался в экран, где было имя собеседника.

– Сейчас вернусь, пап, – Марк повесил трубку и уселся на поляне, наслаждаясь последними минутами отдыха. Лениво натянув футболку, мальчик затолкал плед в рюкзак и направился в сторону тропинки, по которой смог попасть на поляну.

От этого места до поместья Циммерман около двадцати минут быстрой ходьбы. Однако лень и сонливость замедляли его так сильно, что короткий путь превратился в длинную дорогу, растянувшуюся на целый час.

Райнхольд нервно расхаживал взад-вперед по парадному крыльцу дома и иногда посматривал в сторону дороги. Наконец показался Марк и отец облегченно уселся на ступеньки.

– Тебя не было почти семь часов! – издалека закричал Райнхольд в сторону сына. Марк никак не отреагировал; он продолжал идти и старался игнорировать весь мир. – Ты вообще меня слышишь?! – реакции никакой.

Мальчик безмятежно прошел мимо отца и вошел в поместье. Поднявшись по лестнице в свою комнату, он заперся там.

В дверь тихонько постучались. По стуку Марк сразу понял, кто пришел.

– Входи, мам.

– Как ты догадался, что это я? – Равенна грациозно открыла дверь и начала сразу с вопроса.

– В академии чему только не учат… – Марк улыбнулся матери и продолжил раскладывать вещи по полочкам.

– Мы можем с тобой поговорить?

– О чем?

– Это серьезный разговор, мне неловко… ты… – Циммерман не дал закончить матери фразу и, продолжая раскладывать вещи, спокойно и без всякого смущения сказал:

– Если ты про секс: я предохраняюсь, обо всех инфекциях знаю, в ближайшее время внуков не ждите.

Равенна оцепенела. Немного помолчав и переварив все, что ей сказал сын, стала вести себя свободнее и уверенней. Она прошла в комнату и уселась на кровать Марка.

– Да я не об этом, – мальчик отвлекся от раскладывания вещей и проницательно посмотрел на свою мать. – Нам нужно поговорить об Аррате. Конечно, эту беседу должен провести Райнхольд, но все куда сложнее.

– Ты о том, что меня с раннего детства растили для управления Арратой; о том, что мою судьбу решили за меня; о том, что вы с папой меня предали и отняли детство? – в голосе Марка звучала обида и разочарование. Будь мальчик чуть сентиментальней, он бы расплакался. Но Марк был слишком взрослым, слезы для него стали роскошью.

Равенна виновато смотрела на своего сына и чувствовала себя разбитой и бессильной что-либо изменить. Однако она не предавала сына, она не желала ему такого будущего, только вот оправдываться и объясняться уже поздно.

– Я никогда не хотела для тебя такой жизни, никогда! У твоего отца просто не было выбора.

– А у кого тогда есть выбор?

– У тебя, – Равенна сказала это с такой теплотой и чуткостью в голосе, что Марк раскраснелся, – у тебя, сынок, есть выбор. Твоему отцу нельзя такое говорить, а мне можно. Аррата выбрала тебя, но крайне важно твое добровольное согласие. Если откажешься, все будет кончено.

– Так просто…

– Да, сынок, так просто, – Равенна крепко обняла Марка и не отпускала. Он снова почувствовал себя ребенком, тем мальчиком, которому читали сказки перед сном, заставляли убирать посуду со стола, мыть руки и чистить зубы, вежливо здороваться и слушаться.

Равенна вытерла слезы. Немного подождав, пока глаза перестанут быть красными, женщина вышла из комнаты сына и отправилась на первый этаж.

Марк вернулся к своим делам, но время от времени вспоминал слова матери. Если решение за ним, то что ему выбрать: власть и могущество, для которых он был рожден, или остаться самим собой? Бремя забот и тяжесть ответственности нагнали Марка дома, где он пытался скрыться от всего мира. Впервые мальчик осознал крохотность планеты, где он живет.

Прозвонил колокольчик. Ужин был подан и ожидал жильцов дома. Марк надел рубашку изумрудного цвета и черные брюки, уложил волосы водой и спустился в столовую. За столом сидели Райнхольд и Равенна и о чем-то переговаривались, но очень тихо, чтобы никто не услышал. Увидев сына, они тотчас замолчали.

– Проходи скорее! – сказал отец, чуть привстав со своего стула. – Первый ужин в родном доме спустя так много лет.

Марк прошел на место, где раньше всегда сидел: напротив окна, откуда открывался дивный вид на сад и поля. Стол застилала скатерть молочного цвета, украшенная ручной вышивкой; в высокой вазе стояли цветы из сада и чудесно пахли, напоминая Марку поляну; стол изобиловал блюдами: утка с яблоками и лимонным соком, отварная фасоль, овощи гриль, несколько салатов, жареные куриные ножки, тыквенные пирожки, кукурузный хлеб, отварной рис и перепелиные яйца, очищенные от скорлупы, запеченный и толченый картофель, свежие овощи из теплицы. На отдельном столике находилось несколько бутылок белого вина 1960 года.

Давно уже Марк не видел таких шикарных столов; в академии так не кормили, а во время разъездов по миру со своим отцом он питался скромнее, чем мог себе позволить.

Ужин проходил обычно; никто ни с кем не разговаривал, комнату наполняли звуки вилок, ножей и ложек, иногда звенели стаканы, фужеры и блюдца, время от времени поскрипывали стулья.

– Стой! – приказным тоном сказал отец, когда Марк встал из-за стола, закончив трапезу. – Ничего не хочешь сказать?

– Спокойной ночи? – как бы спрашивал Марк, пытаясь понять, что от него хотят.